Аччелерандо - [159]

Новая Япония – одна из новых человеческих юдолей в этой системе. Это коллекция физически застывших узлов в цилиндрах-колониях, адаптированных под нужды людей. Ее дизайнеры имели представление о старой Японии только по записям, сделанным до разрушения Земли, и полагались на фильмы Миядзаки и аниме-культуру. Тем не менее в этом мире живет много людей – хотя на японцев они похожи ровно в той же степени, что и Новая Япония – на Японию настоящую.

Что же сделалось с человечеством?

Достояние бабушек и дедушек – вот что оно теперь. Те, кто действительно пребывает за пределами понимания выживших в двадцатом веке, остались дома – в недрах горячих облаков нанокомпьютеров, заменивших планеты, некогда вращавшиеся вокруг Солнца в величественной коперниковской гармонии. Матрешечные мозги-быстроумцы непонятны их простым постчеловеческим предкам в той же степени, в которой пониманию амебы были бы недоступны чертежи межконтинентальных баллистических ракет. Космос усеян трупами матрешечных мозгов, давно уже выгоревших, информационный коллапс несет погибель целым цивилизациям, застрявшим на близких орбитах у своих родных звезд. Вдалеке же разумные существа размером с галактику пульсируют в непостижимых ритмах в темноте вакуума, силясь взломать планковскую основу и заставить ее внимать их приказам. Постлюди и немногочисленные иные позабытые виды, обнаружившие сеть роутеров, обитают во мраке между этих островов света – тихие и незаметные, как мышки. Похоже, есть свои преимущества в том, чтобы не быть слишком умным.

Человечество. Монады разумных сущностей, главным образом запертые в своих черепах, живут небольшими семейными группами в рамках более крупных племенных сетей, адаптируясь к территориальному или миграционному образу жизни. Таковы были варианты, которые предлагались до Великого ускорения. Теперь, когда материя думает, когда каждый килограмм обоев потенциально содержит сотни выгрузок предков, когда каждая дверь потенциально является червоточиной к жилому модулю на удалении в полпарсека, люди могут оставаться прежними, а вот ландшафт мигрирует и мутирует без их ведома, устремляясь в роскошное ничто личной истории. Жизнь здесь богата, бесконечно разнообразна и порой запутанна. И племенные группы здесь действительно сохраняются, скрепленные силами подчас причудливыми и экзотическими, несмотря на разделяющие их триллионы километров и миллиарды секунд. Иногда эти силы надолго исчезают, но проходит время, и они вдруг возвращаются, будто в насмешку над бесконечностью…

Когда векторы состояния пращуров могут быть точно записаны, каталогизированы и доступны для повторного вызова, почитание предков обретает совершенно новый смысл. Пока Рита глядит на чертову кошку, и крошечные капилляры на ее лице в ответ на выброс адреналина сжимаются, заставляя ее кожу бледнеть, а зрачки расширяться, Сирхан преклоняет колени перед маленькой гробницей, зажигает ладан и готовится с уважением встретить призрак своего деда.

Этот ритуал в принципе не нужен. Сирхан мог пообщаться с привидением деда где угодно и когда угодно, без каких-либо формальностей, и призрак отвечал бы ему со всей благосклонностью, отпуская каламбуры на мертвых языках и спрашивая о людях, которые умерли до того, как храм истории был возведен. Но Сирхан обожает ритуалы. Сквозь их призму легче воспринимать волнительный опыт.

Будь на то его воля, Сирхан не болтал бы с дедом каждые десять мегасекунд. Мать Сирхана и ее партнер недоступны – решили присоединиться к одной исследовательской миссии на дальних рубежах в сети роутеров, запущенной акселерационистами давным-давно. Прежние версии Риты либо полностью виртуальны, либо мертвы. Семья у них, как видно, слабо связана с якорями истории. Но они и сами долгое время провели в том же состоянии полужизни, в котором сейчас пребывает Манфред, и не понаслышке знают, что при этом чувствуешь. Сирхан знает, что жена будет ему пенять, если он не посвятит уважаемого предка во все, что случилось в настоящем мире, пока тот был мертв. Более того, в случае с Манфредом смерть не только потенциально обратима, но и почти неизбежно такова. В конце концов, они воспитывают его клона. Рано или поздно копия захочет встретиться с оригиналом или оригинал с копией – как повезет.

Ну и времена пошли – мертвые не умирают, с иронией думает Сирхан, запаливая об ноготь палочку ладана и усаживаясь перед зеркалом в дальнем углу погребальной камеры.

– Внук твой, в почтении явившийся, совета просит твоего, – нараспев читает молитву Сирхан. Он все еще консервативен и отлично понимает, что семья у него довольно-таки небогатая (значит, социальный кредит нужно держать на плаву), но здесь, в государстве постортодоксов, в обители перевоплощенного обеспеченного традиционализма, почтение к формальностям ценится высоко. Так что он сидит, скрестив ноги по-турецки, и ждет от Манфреда отклика.

Дед с минимальной задержкой появляется из зеркала. Как обычно, он принял форму страдающего альбинизмом орангутанга – перед записью и отбытием в храм он все никак не мог набаловаться с онтологическим гардеробом тетушки Аннет. Может, они с ней уже и не пара, но все еще близкие друг другу люди.