Ачайваямская весна - [59]

Николаша держался солидно. Одного из мужчин, который стал было засыпать прямо возле регистрационной стойки, он строго спросил: «А что в самолете делать будете?.. В самолете спать надо».

Дети поменьше дремали на маминых плечах. Их было много, обмякших во сне маленьких людей, втянувших в рукава рукавички, уткнувшихся в материнские шеи. Бодрствовали только двое. На руках у массивного капитан-лейтенанта сидел крепкий малыш. Он был похож на матрешку, запакованную в обширный пуховый платок. Одной рукой он прижимал к себе ружье. Не игрушка, а чудо. Самоделка. Весьма точная копия охотничьей двустволки. Стволы черненые, курки бронзовые, ложе из хорошего дерева. Малый стойко таращил глаза под порывами пронизывающего ветра, лишь иногда смаргивая невольную слезу.

— Держишься, тезка? — подмигнул ему русский моряк.

Малый растянул замерзшие губы в улыбке.

— Молодец, Ваня, — одобрил кавказец, — сейчас в самолет сядем.

Ваня заулыбался еще шире — и застеснялся, спрятался за отцовскую голову.

Держалась молодцом еще одна особа — крошечная девчонка в легкомысленном пальтишке. Она вертелась так, что мать — изящная рыжеволосая дама — все время пересаживала ее с руки на руку и поминутно одергивала. Волосы девочки были посветлее, чем у матери. Личико в веснушках.

— Да успокоишься ты наконец, Ася! — не выдержала мамаша.

— Пассажиры с детьми — вперед! — возгласила дежурная.

Женщины с детьми пошли к трапу. Мы принялись таскать сумки, сумочки, чемоданчики, коробки — ручную кладь тех, кого не провожали.

Вот в самолет вошел бывалый путешественник Николаша, вот капитан-лейтенант передал такой же, как он сам, фундаментальной жене своего Ваньку вместе с ружьем, степенно с ней расцеловался и отошел в сторонку. Вон и Ася скрылась в люке. Можно и нам двигаться.

Едва сели в кресло — уснули.

…На реке чисто и празднично. Идешь прямо по зеркалу застывшей воды. Сквозь прозрачный лед видны все камешки. На местах поглубже под зеркалом угадывается движение бегущей воды. Если лечь ничком, приблизить лицо ко льду, то можно увидеть, как в подледной глубине ходят гольцы.

За поворотом, где речка образовала глубокую промоину и где стоит рыба, лед весь в дырках. Лунки проверчены метра через два-три. Возле лунок сидят старухи да старики на собачьих нартах. Упряжки заведены на высокий берег и привязаны к тальникам. Незанятые лунки заботливо прикрыты фанерными магазинными ящиками, чтобы снег не попадал.

Блесна уходит в узкий колодец с бирюзовыми стенками. Вода на леске сразу же замерзает и делает ее жесткой, как соломина. Уже сколько времени подергиваем свои удочки, а голец не идет. Рядом с нами сидит старушка, улыбаясь всем темным, почерневшим на весеннем солнце лицом, и одну за одной вытаскивает этих рыб.

К нам голец не идет.

Возле старушкиной нарты выросла уже целая груда рыбы. Тело выловленного гольца словно ракета. Цвет — серебристо-голубоватый с металлическим оттенком. И на этом фоне — нежные желто-оранжевые крапины. Рыба на морозе шевелится медленно, сразу же покрываясь ледяным панцирем, и блекнет на глазах.

— Место ищите, — говорит старуха, стряхивая с крючка очередную добычу.

Гортанный клик прерывает ее речь. Низко-низко, прямо над рекой, плывет караван лебедей. Пять величавых птиц набирают высоту над нашими головами и доверчиво снижаются вновь, пролетев место, где сидят люди. Они делают круг, следуя за поворотом берега, и скрываются за кустарником. Сели совсем близко. Из-за поворота раздаются их голоса.

— Место ищите, — опять говорит старуха.

— Пойдем, — предлагает Володя.

— В бухту Корфа идите, — советует старуха.

— Как же мы туда придем? — мне непонятно.

Бухта Корфа ведь от этих мест в нескольких сотнях километров.

— Близко, близко, — кивает старуха, — вон там, где река поворачивает.

Да это ведь не старуха. Это — Чельгат. Как я раньше этого не понял! Чельгат, конечно, сколько угодно рыбы поймает. Он и ловит ее удивительно. Он в лунку свой чаат опускает, рыба так и вылетает на лед.

В петле не по одной, а по целой связке рыбы.

— Пойдем, — говорит Володя.

Мы идем совсем не долго. Только поворачиваем за каменистый мысок — и правда попадаем прямо в бухту Корфа. Ленивая океанская волна вспенивается между изъеденными льдинами. Холодная вода вскипает в гротах и промоинах, колышет шуршащие, шепчущиеся льдины. Чайки сидят нахохлившись, подымаясь со льдинами вверх и опускаясь, смотрят в море. В море — силуэты кораблей.

— Пойдем, — торопит Володя.

И мы идем по заснеженной улице поселка. Посредине — дорога в траншее. По бокам — снежные стены метров по шесть высотой. Мы все идем и идем по этой снежной улице, пока не открывается мелкая бухта. На ней и впрямь люди ловят рыбу. По всему льду видны черные фигуры рыболовов.

— Здорово, мужики! — кричит нам ближний.

Да ведь это Юра — летчик-вертолетчик, который сейчас на материке в отпуске.

— Ты как сюда попал?

— Да приехал рыбу половить. Корюшка идет как бешеная. Надоела она мне — ну ее к черту. Берите себе. Я лучше опять в Гагру полечу.

Юра подталкивает к нам ногой коробку из-под телевизора, полную свежей корюшки.

— Лучше водички попью, — говорит он, зачерпывая ладонью из лунки морскую воду…