Абуджайская шаль - [34]

Спустя некоторое время ненужная телесная оболочка ребёнка-морока погибает, а душа его тем временем пребывая в чужом теле, постепенно вытесняет чужую душу, занимая отвоеванное пространство.

Этот процесс длится около месяца, после чего ребёнок — морок полностью осваивается в чужом теле.

После этого, морок становится особенно опасен. У него появляется способность насаждать части своей паразитирующей души в других людей, оставаясь в прежнем теле, что приводит к полному помутнению рассудка заражённых особей и совершенному подчинению паразиту-мороку.

Обычно это может происходить два или три раза, но особо сильные мороки способны заразить за короткий период времени до пяти человек. Люди, оставаясь в прежнем обличии, полностью переходят во власть морока, но при этом сами мороками не становятся и погибают сразу, как только погибнет заразивший их морок.

Для воспроизведения потомства старое тело становится непригодным и морок вновь выходит на охоту, применяя всё тот же Смертельный поцелуй. Морок уничтожает свою жертву, обновляя свой организм и готовясь тем самым к зачатию ребёнка — морока. Этот период является для морока наиболее благоприятным и единственным для зачатия своего ребёнка.

После рождения очередного ребёнка-морока, морок состарившись, может иметь ещё одно последнее воплощение посредством Смертельного поцелуя.

В этом случае морок, как правило, для своих целей выбирает молодую человеческую взрослую особь, зачастую женщин. После этого позаимствованное тело утрачивает способность к развитию и существует не более двадцати лет, после чего морок окончательно погибает.

Таким образом, после рождения и до смерти морок для поддержания своего существования способен уничтожить от трёх до восьми человек.

Вот что так необыкновенно поразило воображение Николеньки! Так что же это — правда?! — недоумевал молодой человек, привыкший верить печатному слову, и тут же сам одёрнул себя, — да нет, право же чушь!

Одержимый сомнениями Николенька перелистал книгу, надеясь сыскать имя автора. И каково же было его удивление, когда на первой же странице он увидел собственную фамилию — Перегудов! Не веря глазам своим, он прочёл ещё раз, сомнений не оставалось — проф. М.Д. Перегудов значилось на титульном листе необычной книги.

Немедленно желая выяснить, не является ли этот самый Перегудов, каким либо дальним родственником, Николай вихрем ворвался в кабинет отца, и таково было его нетерпение, что, позабыв правила приличия, а вместе с тем необходимость постучать и испросить позволения войти он выпалил прямо с порога:

— Батюшка, не знаете ли вы некоего профессора М.Д. Перегудова?! — потряс Николенька рукою с зажатым в ней томом, — он написал эту книгу и возможно он наш родственник!

Отец недоумённо пожал плечами и ничего не сказал.

За него ответил находившийся там же господин Мюллер.

— Михаил Данилович Перегудов был некогда владельцем этого имения. Что касается родства, то если мне не изменяет память, то он является вашим двоюродным дедушкой э-э-э… в пятом колене! — торжествующе закончил Генрих Карлович.

— Не помню такого, — недовольно пробурчал Дмитрий Степанович, беспокойно ёрзая в кресле.

(Тут надобно заметить, что Николенька, сам того не ведая, своим внезапным вторжением оказал невольную услугу своему отцу и господину Мюллеру. Дело в том, что Дмитрий Степанович вызвал своего управляющего, для того, чтобы самым решительным образом выяснить, что за странные дела творятся в его владениях. Больше всего Дмитрия Степановича волновало, что же замыслили полуночные заговорщики, предводителем коих Перегудов почитал господина Мюллера, и отчего его семья вдруг стала помехою в их без сомнения чёрных делах?

Но начало столь важного разговора Дмитрий Степанович поминутно откладывал, задавая большею частью ненужные вопросы о счетах, затратах и прочих хозяйственных делах.

А всё от невозможности объявить, что зловещий заговор стал известен ему статскому советнику Дмитрию Степановичу Перегудову посредством постыдного подслушивания, сидя ночью под окном своего управляющего!

И никак не желая в том признаться, Дмитрий Степанович кружил вокруг да около волнующей его темы, всё более сердясь на собственную не решимость.

В свою очередь Генрих Карлович, справедливо опасаясь расспросов об отсутствующем приставе и пропавшем Даниле, мучился необходимостью изыскивать различные оправдания столь долговременной задержки, не ведая, что Дмитрию Степановичу отчасти известны его коварные замыслы.

Потому-то неожиданный приход Николеньки дал возможность обоим сторонам отсрочить неприятные переговоры и собраться с мыслями).

— Не мудрено! — вновь проявил не дюжие познания о родословной Перегудовых Генрих Карлович, — он был младшим сыном Данилы Евграфовича Перегудова, произведённого в дворянство за особые заслуги и которого принято считать родоначальником вашей семьи. Михаил Данилович унаследовал имение и прожил здесь до глубокой старости. Старший же сын Данилы Евграфовича — Александр, ваш прямой предок, поссорился в своё время с Михаилом Даниловичем при неизвестных обстоятельствах и, покидая эти места, поклялся никогда более даже не упоминать имени своего родного брата.