Абуджайская шаль - [31]

Вскоре Николенька оказался возле домика управляющего. Никого не увидев поблизости, он присел в ожидании на грубо сколоченную деревянную скамейку под старой раскидистой яблоней. Немного погодя появилась Дарёнка. Она вела под руку бабку Пелагею, что-то горячо ей выговаривая. Старуха согласно кивала головой и брела с нею рядом, едва волоча ноги. Приблизившись к Николеньке, старуха склонилась в поклоне, поглядывая снизу на смущённо вскочившего молодого человека и щуря подслеповатые маленькие глазки.

— Вот, бабушка, — громко сказала ей Дарёна, — это барин наш, Николай Дмитриевич, ты ему про Антипа расскажи!

Николай недоумённо вздёрнул брови. Ни про какого Антипа он спрашивать не собирался! Но старушка, печально вздыхая, уже усаживалась на скамейку подле него.

— Расскажу, батюшка, отчего же не рассказать, — растирая скрюченные старческие пальцы, проговорила она осипшим голосом.

— Давно бы надо правду-то вам знать, так этот… — она презрительно мотнула головой в сторону домика господина Мюллера, — и слушать ничего не хочет! Да и расскажу ему — что он может-то? А ты-то хоть и молоденек, всё же внучёк барыни нашей, стало быть, всё понять должен, во всём разобраться, а коли разберёшься, то и порядок здесь наведёшь!

— Бабушка! — предупреждающе произнесла Дарёна, — он ведь Старой Барыни-то никогда не видел. Не знает он ничего! О пришельниках не знает!

— А ты-то уж, небось, и умыкнуть его хотела, егоза? — добродушно усмехнулась старуха, чем вызвала страшное смущение девушки.

— Ничего! — старуха кряхтя привалилась спиной к яблоневому стволу, — коли он Перегудов, так быть ему здесь Видящим. А правду узнавать когда-то уж надо! Так вот и начнём…

Старуха пожевала сморщенными бесцветными губами, приготовляясь к рассказу.

— Молодая я тогда была, вот вроде как Дарёнка и такая же красивая, да пожалуй, что и красивее! Парни-то за мной табунами ходили, да только я всё выбирала — гордая была, что и говорить.

Раз приплыли весной на молотьбу с Верхнеречья мужики, а среди них один черный да смуглявый, увидал меня и как сбрендил: Выходи, — говорит, — красавица за меня, не то жизни себя лишу! Так он говорит, а я всё смеюсь.

Пожили мужики Верхнереченские в Полянке сколь положено, муку смололи, да в город подались, а чернявый-то с ними. Как уехали они, так ни разочку я о нём и не вспоминала. Не глянулся он мне злой да надменный!

Тут как-то ввечеру сидели мы за гумном, всё парни и девки молодые и промеж себя смеялись да калякали. Ваняшка тогда помню, всё на балалайке играл. Весёлый был. Да…

Так вот подсел ко мне в тот вечер Антип — конюхом в барской конюшне служил. Он ужо постарше нас-то был, а всё женихался. Бабы по деревне уж поговаривали, что так он свой век бобылём и проживёт. Да только по другому всё у него сложилось… вот подсел он ко мне и говорит: Ты, — говорит, — Пелагеюшка, словно звёздочка горишь ясная. Я тебя, как только увидал, так уж и знал, что не проживу без тебя. Всё ждал, когда ты подрастёшь, чтоб открыться тебе!

Посмеялась я над ним, как и над прочими своими ухажёрами. А слова-то его ласковые в душу запали. С той поры всё он мне то слово приветное скажет, то ленточку подарит, а я на слова ему смехом, ленточки по ветру пускала — он всё терпел! Ждал.

А однажды ливень такой сильный случился, да затяжной — три дня лил, и плотину что вверх по реке прорвало, так что тут было — страсть! Домов сколько потопило, людей, скотины погибло — такой плачь по деревне стоял, что и не вспоминать бы! Наш дом, да ещё некоторых тоже водою снесло, так мы в шалашах на холме ютились, пожитки кой какие собрали — так и жили. В то время каждый о своём переживал, кто о доме, кто о достатке, а кто и о родных своих, а я всё как полоумная ходила, да Антипа своего искала. Спросить о нём не могу — гордость одолевает, да и страх берёт — ну как скажут, что погиб! А через неделю вернулся мой Антип. Он с мужиками ходил плотину разрушенную восстанавливать.

Как увидела я его похудевшего, грязного, так с воем ему на шею и кинулась! Он меня обнял и целует всё, целует, а я плачу! Боялась дурочка, что потонул он, а про любовь мою так и не узнал…

В ту же ночь мы с ним далече от других ушли. Всё по лесу гуляли, а Антипушка меня обнимал, да целовал и слова ласковые говорил. И всё то мы с ним нацеловаться не могли, вот уж старуха я, а как вспомню ту ночь, губы милого моего, руки его ласковые, так всё внутри меня и млеет.

Сама я перед Антипом-то тогда разделась! Люби меня Антипушка, — говорила я ему, — за все годы, что ждал ты меня, отплачу тебе своею любовью! Уж не знаю, какая ещё бывает любовь, да только в ту ночь счастливее нас с Антипом и на свете не бывало!

Расстались мы с ним только поутру, и поклялись верность друг другу хранить на веки вечные… да не сдержала я клятву-то, что Антипу обещала!

На следующий день вернулись с городу мужики Верхнереченские. Не все, часть обратно по дороге, по большаку возвращается, но есть которые и по реке. Среди них воздыхатель мой чернявый. Увидал меня и тут же с разговорами: Здравствуй, — говорит, — красавица! А сам бусами передо мною трясёт, платками шёлковыми! Скучал я по тебе, — говорит, — а вот ты вспоминала ли меня? А я ему дерзко так отвечаю: Чего же мне по тебе-то скучать! Чай, уж у меня жених есть! И рукою, глупая, на Антипушку моего показываю.