Абсолютные новички - [8]

Служащий ничего больше не сказал и прошел за свою стойку, потом поднял брови, и я дал ему чек М-ра Пондорозо.

— Вы являетесь, — спросил он, изучив его так, будто это была какая-то штука, которую в банке раньше никогда не видели, — предъявителем векселя?

— Кем?

— Это, — сказал он медленно и с расстановкой, как будто имел дело с глухим китайским лунатиком, — ваше — имя — написано — на — чеке?

— Jawohl, mein kapitan, это оно.

Сейчас клерк выглядел дьявольски раздраженным.

— И как, — поинтересовался он, — я узнаю, что это ваше имя?

— А как вы узнаете, что оно не мое?

Он прикусил губу, как пишут в дешевых романах, и спросил меня:

— Есть ли у вас какой-нибудь документ, подтверждающий это?

— Да, — ответил я. — А у вас?

Он открыл и закрыл глаза и спросил:

— Где документ?

— Здесь, в кармане моих джинсов, на моей жопе, — сказал я ему, проворно хлопая по той самой части тела. — Я ношу с собой бумажник, где лежат мои водительские права, в которых написано, что дорожных правил я не нарушал; мой сертификат донора крови показывающий, что за этот год я сдал две пинты, и членские карточки бесчисленных джаз клубов и ночных баров с запрещенным алкоголем. Вы можете взглянуть на них, если вам сильно хочется, или вы можете привести сюда М-ра Пондорозо с завязанными глазами, или все-таки вы закончите играть в игры и, наконец, дадите мне десять фунтов, которые хочет заплатить мне ваш клиент, даже если в вашей кассе мало бабок.

На что он ответил:

— Вы еще не расписались на обратной стороне документа.

Я накалякал свое имя. Он повертел чеком, начал писать на нем и, не поднимая глаз, сказал:

— Я понимаю так, что вы несовершеннолетний?

— Да, — ответил я, — если уж так, то да.

Он все еще ничего не сказал и все еще не отдавал мне мои деньги.

— Но теперь я уже большой мальчик и знаю, как дать сдачи, когда меня атакуют, — сказал я.

Он выдал мне две банкноты так, будто это были два бракованных экземпляра, за существование которых Банк стыдился, потом вышел из-за своего прилавка, проводил меня до двери и закрыл ее прямо за моими пятками. Должен заявить, что этот инцидент меня разозлил, вовсе необязательно и старомодно было обращаться с тинейджером, как с ребенком, и я направился от Виктории по направлению к своему дому в довольно сильной ярости.

Я должен объяснить, что единственная темная комната, находившаяся в моем распоряжении, без которой мне пришлось бы, конечно, тратить деньги на печатанье фотографий, находится в резиденции моих родителей в Южной Белгравии, они называют ее Пимлико. Я думаю, вы догадались, что мне не нравится ходить туда, и я не живу в этой квартире (кроме того периода, когда они уезжают на свои летние приморские оргии) уже несколько лет. Но родители все еще держат то, что называется «моей комнатой», сзади в пристройке, бывшей оранжереей с цветами в горшках.

Семья, если так ее можно назвать, состоит, кроме меня, еще из трех человек, плюс различные добавки. Эти трое — мой бедный старый Папаша, на самом деле он не такой уж и старый, ему всего лишь сорок восемь, но он был разбит и сломан в 1930-х, как он мне всегда рассказывает; потом моя Мама, которая выглядит старше, чем она есть на самом деле, то есть на три или четыре года старше моего Папаши, и, наконец, мой единоутробный брат Верн, которого Мама родила от загадочного мужчины за семь лет до встречи с моим папкой, и который является наипервейшим чудаком, бездельником и чудовищем на всей территории Уэстминстер-сити. А что касается различных добавок, то это жильцы Мамы, так как она держит пансион, и некоторые из них, чему бы вы не удивились, если бы знали мою Маму, поселились очень крепко. Хотя, опять же, мой Папаша ничего не может поделать с этим, ибо его дух был сплющен комбинацией из моей Мамы и 1930-х годов. И это одна из немногих причин, по которой я покинул дорогой родительский дом.

Мама мне не дает ключи от дома и, кстати, не дает их своим жильцам, так как она хочет следить за их приходами и уходами, даже поздней ночью. Так что, хоть естественно, у меня есть запасной ключ на всякий случай, я прохожу через церемонию звонка во входную дверь, только из вежливости, а так же для того, чтобы показать ей, что я являюсь гостем, и не живу здесь. Как обычно, хоть она и злится, когда ты спускаешься по ступенькам вниз к черному входу, где она почти всегда находится, Мама вышла во двор снизу и посмотрела, кто это — вместо того, чтобы сразу подняться по лестнице в доме и открыть мне парадную дверь, что она должна была сделать в первую очередь, если бы она была воспитанной.

И вот, наконец, появилась она. При виде брюк, даже ее собственного сына, ее лицо засветилось этим слюнявым сексуальным выражением, которое всегда бесило меня, потому что, в конце концов, у моей Мамы были настоящие мозги, спрятанные под кучами этой очень желанной плоти. Но она использовала их только для того, чтобы выглядеть еще более желанной, словно перец, соль и чеснок на подгоревшей свинине.

— Привет, Дитя Бомбежки, — сказала она.

Она зовет меня так, потому что родила меня во время одной из них в бомбоубежище в метро с уполномоченным местной противовоздушной охраны в роли акушера, и она никогда не устает рассказывать это мне, или, еще хуже, всем, кто находится рядом.