Абсолютное Дао. Беседы о трактате Лао-цзы "Дао Де Цзин" - [3]

Он попросил своих учеников найти того, кто мог бы ему помочь. Они вернулись с известием, что есть один человек – никто не знает его имени, – которого называют Стариком. Лао-цзы значит «старик». Лао-цзы – это не имя, никто не знает его имени. Он был настолько неизвестен, что никто не знает, где он родился и кто были его родители. Он прожил девяносто лет, но лишь немногим довелось встретиться с ним, очень немногим, – тем, у которых были другие глаза и другое видение, и поэтому они смогли понять его. Только избранные знали о нем – такой обыкновенный человек, но постичь его могли лишь редчайшие из человеческих умов.

Узнав, что существует человек, известный как Старик, Конфуций отправился к нему. Когда он увидел Лао-цзы, то почувствовал, что этот человек обладает огромным пониманием, огромной интеллектуальной честностью, огромной проницательностью, гениальностью. Конфуций почувствовал, что в Лао-цзы что-то есть, но не мог понять, что именно. В нем было что-то загадочное, мистическое; он не был обычным человеком, хотя выглядел совершенно обыкновенно. Что-то было скрыто в нем, какое-то сокровище.

Конфуций спросил: «Что ты скажешь о морали? Что ты скажешь о том, как развить добродетельный характер?» Поскольку Конфуций был моралистом, он считал, что если вы разовьете добродетельный характер, то это будет величайшее достижение.

Лао-цзы громко рассмеялся и ответил: «Вопрос о морали возникает только в том случае, если ты аморален. И о характере ты думаешь только в том случае, если у тебя нет никакого характера. Человек с характером даже не подозревает, что существует что-то вроде характера. Моральный человек не знает, что значит слово «мораль». Поэтому не будь глупцом! И не пытайся ничего развивать. Просто будь естественным».

И у этого человека была такая мощная энергия, что Конфуций начал дрожать. Он не смог находиться рядом с Лао-цзы. Он сбежал. Он испугался – испугался так, словно оказался на краю бездны. Когда он вернулся к своим ученикам, ждавшим его под деревом, те не поверили своим глазам. Этот человек бывал у императоров, у величайших императоров, и они никогда не замечали в нем никакой нервозности. А сейчас он дрожал весь в холодном поту. Ученики не верили своим глазам – что случилось? Что этот Лао-цзы сделал с их учителем? Они спросили его об этом, и он ответил: «Подождите немного. Дайте мне прийти в себя. Этот человек опасен».

И вот что рассказал он своим ученикам о Лао-цзы: «Я слышал об огромных животных, таких как слоны, и я знаю, как они ходят. Я слышал о загадочных животных в море, и я знаю, как они плавают. Я слышал об огромных птицах, которые летают на тысячи миль от земли, и я знаю, как они летают. Но этот человек – дракон. Никто не знает, как он ходит. Никто не знает, как он живет. Никто не знает, как он летает. Никогда не приближайтесь к нему – он подобен бездне. Он похож на смерть».

Именно так можно описать мастера: мастер похож на смерть. Если вы подходите к нему близко, слишком близко, вас охватывает страх, вы начинаете дрожать. Вами овладевает неизвестный страх, как будто вы скоро умрете. Говорят, что Конфуций больше не встречался с этим стариком.

С одной стороны, Лао-цзы был обычным, с другой стороны, – самым необычным человеком. Его необычность не такая, как необычность Будды. Он был необычным совершенно по-другому, его необычность была не так очевидна – она была скрытым сокровищем. Он не был чудотворцем, как Кришна, он не творил никаких чудес, но все его существо являло собой чудо: то, как он ходил, то, как смотрел на вас, то, каким он был. Все его существо было чудом

Он не был печальным, как Иисус; он умел смеяться, он мог смеяться из самого живота. Говорят, что он смеялся в момент рождения. Дети рождаются с плачем, с криком. О нем говорят, что он родился, смеясь. Я чувствую, что это наверняка правда: такой человек, как Лао-цзы, скорее всего родился смеющимся. Он не печален, как Иисус. Он умеет смеяться и смеяться от души, но глубоко внутри в его смехе есть печаль, сострадание – сострадание к вам, ко всему существованию. Его смех неповерхностен. Заратустра смеется, но его смех другой – в нем нет печали.

Лао-цзы печален, как Иисус, и печален не как Иисус; Лао-цзы смеется, как Заратустра, и смеется не как Заратустра. В его грусти есть смех. В его смехе есть грусть. В нем встречаются противоположности. Лао-цзы – это созвучие, симфония.

Помните... я не комментирую его. Между ним и мной нет дистанции. Он говорит с вами через меня: через другое тело, другое имя, другое воплощение – но говорит тот же самый дух.

Теперь мы переходим к сутре:

Дао, о котором можно что-то сказать,

– Не Абсолютное Дао.

Позвольте мне сначала рассказать вам, как эти сутры были написаны, потому что это поможет вам их понять. Лао-цзы жил девяносто лет – на самом деле, он ничего не делал, кроме того, что жил. Он жил тотально. Ученики неоднократно просили его написать что-нибудь, но он всегда говорил: «Дао, о котором можно что-то сказать, – не настоящее Дао. Истина, о которой можно что-то сказать, немедленно становится ложью».

Поэтому он ничего не говорил, ничего не писал. Что же тогда делали рядом с ним ученики? Они просто находились в его присутствии. Это называется «сатсанг» – находиться в присутствии. Они жили рядом с ним, гуляли с ним, они просто впитывали его сущность. Находясь рядом с ним, они старались ему открыться. Находясь рядом с ним, они старались ни о чем не думать. Находясь рядом с ним, они все больше и больше погружались в тишину. В этой тишине он встречался с ними, он приходил к ним, он стучал в их двери.