Абсолютная защита - [35]

– А что же касается экспертизы, как она определяет такие подделки?

– Экспертиза? – повторил Иван Петрович. – Экспертиза состоит не только из технологий. Технология – это как анализ крови, только подспорье для диагноста. Но технологическая схема обследования картины – это прежде всего изучение холста, характера грунта, рисунка, палитры, общие приемы построения красочного слоя. Кстати, эти приемы схожи у многих художников, особенно у академистов девятнадцатого века – что немецких, что датских, что русских. Рентгенограмма – без комплекса это исследование может не дать правильный результат. Например, для картин Левитана характерно несколько типов рентгенограмм, как и подписи, хотя у Сурикова любая подпись висит на лаке. Так что, если опираться только на нее, всего нашего Сурикова надо из музеев выносить. Некоторые художники, например Куинджи и Василий Верещагин, вообще почти не подписывались. И наличие их подписи на какой-либо работе только настораживает.

– Иван Петрович, получается, что все фальсификаторы – образованные люди, хорошо знающие русское, немецкое, датское искусство?

– Да, это делают люди, хорошо знакомые с историей искусства, так сказать, не чуждые художественно-реставрационной и музейной среде. Некоторые подделки создаются с прекрасным чутьем. Например, вместо европейских замков, вилл и мельниц вписываются церкви, русские избы, украинские хатки. Причем для убедительности в картины Орловского добавляют пчелиные ульи и колоды, в пейзажи Саврасова – ворон и березы.

Глава 17 В тупике

Вышел я от Сидорова с переполненной информацией головой. Все перепуталось, необходимо было разобраться в этом потоке и выслушать мнение самой Цветковой, ее алиби на этот счет. Но прежде чем ехать в тюрьму, я решил заехать к Ирине Комаровой и еще раз перечитать показания, которые дала Светлана Васильевна.

Через полчаса я читал показания: «В течение последнего года Кремнев с товарищами скупили на антикварном рынке ряд картин, по которым я консультировала его в плане проверки подлинности экспертных заключений. Кремнев очень суетился, пытался ухватить даже не очень качественные вещи. У антикваров он приобрел несколько картин, якобы принадлежащих кисти художника Киселева. Экспертизы я ему не делала. Я проверяла лишь бланк экспертизы. На тот момент эти бланки были подлинные. Кремнев приобретал эти картины сам, у меня он ничего не приобретал. Я лишь оказывала ему консультативные услуги». Затем я посмотрел на протоколы новых допросов, еще раз перечитал их и обратился к Ирине:

– Получается, что фактически у Цветковой Кремнев ничего не покупал? Она ему оказывала только консультативные услуги?

– Ты что, – Ирина неожиданно перешла на «ты», – веришь в эту версию? У нас есть заключение, смотри! Эта картина Киселева легла в основу обвинения против твоей Цветковой. Произошла история следующим образом: Кремнев купил эту картину за 145 тысяч долларов. А не так давно, в прошлом году, эту же самую картину купил на аукционе в Копенгагене за 5 тысяч долларов подельник твоей Цветковой, Коробейников. Потом, когда Кремнев заподозрил что-то неладное, а точнее, обман, он передал это полотно в экспертный совет ГНИИ реставрации. Там и обнаружилось, что эта вещь, хоть и старая, не принадлежит кисти Киселева, а подпись на ней – не авторская. Кстати, у нас составлен акт, – Ирина показала мне его. – А другая фирма сделала технологическую экспертизу и выдала заключение – оно у нас тоже есть, – она вытащила листок с номером и показала мне, – что материалы, первоначально использованные в картине, имеют возраст более сотни лет, а переписана картина не более полувека назад, возраст же авторской подписи – менее десяти лет. Вот и получается, что они друг на друга кивают!

– Я сейчас пойду в следственный изолятор, поговорю с Цветковой.

– А что она тебе скажет? Что она невиновна и что ее обобрали до нитки? И в придачу мошенницей сделали? Я ее слова уже наизусть выучила!

– Значит, ты веришь им, а не Цветковой? В обязанностях следствия указано, что оно должно изучить мнения обеих сторон…

– Ты случайно лекции студентам юридического вуза не читаешь? – усмехнулась Ирина. – А то бы у тебя отлично получилось!

– Что-то ты какая-то злая стала, – сказал я. – Как с мужем?

– Какое это имеет значение? – раздраженно ответила Ирина. – Неважно. Муж объелся груш…

– Ладно, не буду тебя злить, – улыбнулся я. – Поеду в следственный изолятор, поговорю со своей клиенткой.

– Давай, работай, адвокат! – сказала Ирина, закрывая за мной дверь кабинета.

Через час я уже был в следственном изоляторе и разговаривал с Цветковой. Светлана Васильевна, как и следовало ожидать, полностью отрицала свою вину.

– Они меня использовали! Я им ничего не продавала, ни одной картины! Я только консультировала их в плане подлинности того или иного экспертного заключения! – говорила она. – Вы сейчас съездите к Ольге Свиридовой, – Светлана Васильевна взяла ручку и записала номер телефона, – она, моя подруга, была в тот момент, когда ко мне приезжал Кремнев с этой злополучной картиной. Она может дать показания и выступить на суде.

– Хорошо, я сегодня же встречусь с ней.