Абсолютная альтернатива - [39]

Государю Императору.

Почитаю долгом своим представить на благовоззрение Вашего Величества тревогу свою за судьбу Родины и Народа. Ныне армия заключает в своих рядах представителей всех классов, профессий и убеждений, почему не может она не отразить в себе настроения всей страны. Дерзаю всеподданнейше доложить Вашему Величеству о крайней необходимости принять срочные меры для успокоения населения и позволяю себе думать, что при существующих ныне условиях обращенным к Вашему Величеству требованиям Думы надлежит дать полное и всецелое удовлетворение.

Брусилов».

Чтение «посланий» происходило все в том же вагоне-салоне, защищенном от зимней стужи трехслойным стеклопакетом и стальными стенами бронепоезда, мне, однако, казалось, что я держу в руках обжигающий пальцы лед. Подобные телеграммы пришли от всех, за исключением командующего Западным фронтом генерала армии Эверта, который, по словам Алексеева, отсутствовал на данный момент в своем штабе и разъезжал по окопам. Но все остальные — ответили. Телеграмму прислал даже командующий Балтийским флотом вице-адмирал Непенин, которого, если не обманывала меня каиновская энциклопедия, пьяные матросы исколют штыками, а потом пристрелят в сортире спустя всего несколько месяцев после моего отречения, которого с таким жаром сейчас добивался от меня вице-адмирал.

Все лидеры армии как один призывали царя «принести жертву на алтарь Отечества и Народа» — отказаться от власти. «Собаки!» — размышлял я, со злостью сминая бумаги. Слезы почти наворачивались на глаза. Сам Император был стоиком и, вероятно, мог сдерживать свои чувства, однако я не являлся царем Николаем Вторым и не мог этого терпеть. Руки дрожали, перебирая обжигающе ледяные листы, глаза почти не видели текст.

Одна телеграмма поразила более всех. Длинная лента, пришедшая с Кавказского фронта, даже не наклеенная как обычно на телеграфный бланк для удобства чтения, вещала:

«Ставка. Его Императорскому Величеству

Государю Императору от командующего Кавказским фронтом Великого князя Н. Н. Романова».

Это писал царю его родной дядя, Великий Князь. Тоже Романов. Текст гласил:

«Я, как верноподданный, считаю по долгу своему и духу присяги необходимым молить Ваше Величество спасти Россию и Вашего наследника, зная чувство любви Ваше к Родине и к цесаревичу Алексею. Осенив себя крестным знамением, передайте ему Ваше наследие, другого выхода нет. Как никогда в жизни молю Господа подкрепить Вас.

Писано Тифлисе.

Великий князь, генерал от кавалерии, Николай Николаевич Романов».

Во рту стало кисло. Дочитав, я с отвращением сплюнул на пол, в очередной раз шокировав стоящего в этот момент рядом Фредерикса. Чертовы изменники! Должно быть, для самого Николая Второго только что прочитанное письмо явилось самым страшным ударом. Никто из его генералов не оказал ему поддержку, но это можно было еще перенести. Однако то, что даже родной дядя, ближайший из близких, внук самого Николая Первого, призывал его к отречению, просто не укладывалось в голове. Не только в его — в моей!

В отличие от моего реципиента, Великий Князь Николай Николаевич не являлся мне родственником, но до чего же было противно!

Масштабы заговора просто поражали. Охватывающий Думу, крупнейших заводчиков, министров правительства, верхушку армии и флота, тщательно продуманный и при этом, как показало будущее, совершенно безумный по результатам, — ведь он столкнет страну в пропасть…

«Нет уж, к дьяволу!» — внезапно подумал я. Царь Николай всегда обращался к Богу, однако, учитывая обстоятельства, время Бога должно было сейчас убраться к чертям. Я не собирался сдаваться. И демоны, недоступные канонизированному православием Николаю, были вполне доступны никчемному хронокорректору со щенячьей кличкой Ники.

В конце концов для Ники и Каина это всего лишь попытка.

Скомкав послание Великого Князя, я привычно бросил его в ведро.

* * *

Наконец думские прибыли, о чем и доложил Воейков, войдя в салон и звонко щелкнув каблуками.

Дослушав флигель-адъютанта, я выбрался на платформу, чтобы вдохнуть свежего зимнего воздуха перед самыми страшными переговорами в своей жизни. На улице стоял легкий мороз. Шел снег.

Издалека медленно наползал на станцию новый незнакомый мне поезд. Короткий, словно обрубленный, жуткий в мутном свечении звезд, отражавшихся в грязно-снежном покрове. Весь освещенный огнями, он состоял из паровоза с одним вагоном и медленно выдвигался из темноты. Это прибыли господа из Думы.

Господами, собственно, называл их генерал Рузский, именно так: «господа делегаты». Однако это было не просто вежливое обращение, принятое меж российскими подданными. На станцию Дно прибыли действительно Господа — господа моего будущего и будущего огромной древней страны.

Не знаю, почему, но руки мои при виде чужого поезда снова затряслись, хотя непосредственной опасности жизни или здоровью моему в этот печальный момент ничего не грозило. Я взглянул в вагонное стекло — в слабом отсвете станционных огней там отражалось смертельно бледное лицо царя Николая. Кожа выглядела коричневой, морщинистой, будто опаленной жаром. Под глазами налились чудовищные мешки — след бессонницы и переживаний. «Измена, трусость и обман!»