Абсолют в моём сердце - [19]

— Мам, у тебя же по вторникам вроде нет занятий! — тяну сонно.

— Пора экзаменов началась, дочь! Не долго тебе расслабляться осталось — скоро узнаешь, что это такое! Правда, Эштон?

Эштон в отцовской футболке и его же батнике с надписью GAP посередине мирно восседает на мамином любимом месте — кофейном диванчике у самой стеклянной стены. Кофейном не потому, что дизайнер задумал его цветом кофе с молоком, а потому, что мама любит в этом месте пить кофе и проверять свои контрольные. На самом деле, там два кофейных дивана, стоящих друг напротив друга, а между ними уютный деревянный стол. Это особенное место — место для двоих. Для мамы и Алекса. Если вдруг проснуться пораньше, то можно застать их ежедневную идиллию, ставшую традицией: каждое утро они проводят вместе и наедине 30 минут. Пьют кофе, обсуждают планы на день, иногда как дети держатся за руки, но чаще просто целуются. Мы долго ждали момента, когда же им надоест, но так и не дождались. Похоже, они собираются целоваться до самой смерти!

Фокус в том, что кофейные диваны как-то сами собой, по умолчанию, стали неприкасаемыми для всех остальных домочадцев. Абсолютно все почувствовали энергию этого места, места только для двоих.

И вот Эштон… Сидит себе, как ни в чём не бывало, на мамином месте. Сажусь напротив него на диванчик Алекса.

— Доброе утро!

— Привет.

— Как самочувствие?

— Уже лучше, спасибо.

Тут замечаю в глазах больного тень подозрительной иронии. Эштон любуется нашим видом на залив, жуёт свой блинчик с вишней — мамино фирменное блюдо, и едва заметно улыбается.

— У вас красивый дом и в очень живописном месте. Наверное, лучший из всех, что я видел, — внезапно сообщает.

Мама тут же отвлекается, останавливается на несколько мгновений, на лице её озабоченность сменяется мечтательной улыбкой:

— Дом… да, дом у нас замечательный. Твой отец построил его, когда был совсем юным. Двадцать пять ему было. Он хотел, чтобы здесь поселилась его семья, росли его дети… так и вышло, в итоге!

— Вообще-то, ему было двадцать шесть, и этот дом он построил лично для мамы, хотел сделать ей подарок, но она не пожелала даже взглянуть на него.

Эштон напрягается, лицо его выражает крайнее удивление и странный испуг.

— Ой, ну всё! Я в Университет опаздываю, — мама срывается в сторону гаража, а я чувствую себя виноватой!

— Мамуль, прости! Ну, прости, пожалуйста! У тебя были очень веские причины, я знаю! — кричу ей вслед.

Догоняю её уже практически у двери в гараж, и с ужасом замечаю, что она плачет.

— Мам, ну что ты, прости меня, дурочку! — обнимаю её и начинаю слезоточить сама.

— Всё в порядке, Сонь, ты тут не причём. Мои ошибки, мои боли.

— Алекс сказал, что если бы не твои ошибки — не было бы меня. Так что с моей колокольни ты всё делала правильно!

— Конечно, правильно, дочь. Слушай, а ты почему в школу не собираешься?

— Мамуль, можно я останусь сегодня? В школе сейчас перед праздниками одна фигня, я от скуки с ума там схожу. Может, лучше мне дома побыть? За Эштоном присмотреть? Вдруг он разболеется снова! А я ему таблетку от температуры дам!

Мама улыбается, часто моргая ресницами, чтобы от её слёз тушь не потекла.

— Ясно всё с тобой. Ладно, оставайся, только будь умницей! Я Лёшку в девятнадцать родила, ты даже не представляешь себе, насколько рано это было! Чуть не померла от напряжения! Помни об этом!

— Ну, мам, ну ты что?! Ты что такое говоришь! Я что, совсем, по-твоему, того! Без мозгов?

— А мозги тут ни при чём — не они в этом деле всё решают, и я тому прямой пример. При всём уме разума не хватило!

— Не переживай, папа провёл полный ликбез, включая методы и методики предохранения! Но ты работай спокойно, мне они не понадобятся, по крайней мере, сегодня точно!

Мама улыбается, нежно целует в щёку:

— Ты умница у меня!

Эштон задумчив и неподвижен всё в той же позе у окна на мамином кофейном диванчике.

— Ты знаешь, как называется место, на котором ты сидишь?

— Как? — спрашивает, не поворачивая головы.

— Кофейные диваны Леры и Алекса. Они тут пьют кофе и воркуются.

— Что делают?

— Воркуются. Ну знаешь, как голуби, клювиками. Это их место, мы сюда никогда не садимся.

— Понял.

— Кофе будешь?

— Да, пожалуйста.

— Тебе с сахаром и молоком?

— Если можно, без, пожалуйста.

— Ты всегда такой вежливый?

Эштон ухмыляется, и эта ухмылка постепенно перерастает в широченную улыбку, и… я таю.

Этот парень просто Бог красоты какой-то, когда улыбается! Сердце в моей груди скачет так шустро, что я роняю кофейник на пол, он разбивается вдребезги, раскидав стекло по всей кухне. Не успеваю опомниться, как Эштон уже возле меня, быстро хватает за руку, оттаскивает в сторону и начинает собирать стекло.

— Ты чего?! — удивлённо восклицаю. — Ты же больной! Я сама сейчас уберу!

— Ты такая неуклюжая, ещё порежешься!

Anthony Greninger — Dreamer (Inspirational Piano)

Его глаза, сощуренные улыбкой, мне показалось, залили светом и теплом всю кухню, столовую, гостиную, его спальню, мою спальню, весь наш дом. Я чётко услышала своё сознание, оно громко, уверенно объявило мне: хочу смотреть в эти шоколадные глаза вечно!

Солнце, словно почувствовав оттепель между нами, в одно небольшое мгновение выползло из-за серости, скрывавшей от нас его свет, и затопило своим утренним золотом весь наш дом. Мы оба, не сговариваясь, словно зачарованные, повернули свои головы в сторону панорамных окон, и, не издавая ни звука, боясь спугнуть волшебство момента, стали смотреть на залив.