Абрикосовый мальчик - [2]

– Признайся, тебе хотелось... попробовать, тебе просто хотелось близости с мужчиной?

Девушка не отзывалась, она продолжала ластиться к нему, не то всхлипывала, не то бубнила что-то себе под нос.

– Такое... такое делается только по очень, очень большой любви. Ты понимаешь это? – огорченно произнес он.

– Я знаю, – неожиданно чистым голосом отозвалась девушка, – я люблю вас. Я вас полюбила сразу, как только увидела, еще ребенком, давным-давно. Очень-очень! Неужели вы не помните? – Глаза, эти огромные серые глаза... Нет, ему не примерещилось! Он уже видел их когда-то однажды. Но когда? – Помните, вы приезжали с делегацией в наш город, я преподносила вам цветы, а вы... поцеловали меня? Мне было тогда четырнадцать. – Торопливо, путаясь, девушка стала рассказывать, каким запомнился ей знаменитый ученый: величественным, недосягаемым, звездным. Мужчина с удивлением слушал ее признание, боясь перебить. – Я люблю вас, – четко повторила она еще раз, – и хочу родить от вас ребенка!

ГЛАВА ПЕРВАЯ

– Как я выгляжу? – вытягивая шею и рассматривая себя в зеркале новенькой «вольво», ежеминутно спрашивала Дениса Полина.

Она нервно крутилась на сиденье, без конца поправляла длинные волосы, выбивающиеся из-под черной вуальки. Глухое черное платье, черные чулки, туфли – все как нельзя лучше подходило для скорбного ритуала. Ей казалось, что на подобную церемонию полагается являться именно так. В нетерпении она поглядывала на стеклянную дверь особняка с надписью «Нотариус Барковский и К°», где происходило очень важное событие – оглашение завещания великого ученого-физика Арсения Царева, который приходился Денису дедушкой. Но ни Дениса, ни Полину, недавно ставшую официальной невестой, на церемонию не позвали.

Ей бы так хотелось присутствовать там, в солидном кабинете. Она не раз видела это действо в кино: седовласый человек в жилете и бабочке, встав из-за массивного стола, монотонно зачитывает последнюю волю покойного, выразительно поглядывая поверх очков в золотой оправе на скорбящих родственников. Каждый из присутствующих слушает, опустив глаза, украдкой вытирая скупую слезу, а сам думает только о своем: сколько ему отвалил преставившийся.

И потому, что она не была допущена на это важное действо, и оттого, что оно длилось нескончаемо долго, Полина злилась, крепко доставала Дениса.

– Сейчас выйдут твои тетки, – бубнила она, – и отец, а я буду как синяя, замерзшая от холода курица.

Трое детей знаменитого ученого – дочери Татьяна и Дана и сын Роман, прервавший командировку в Париже, находились там, за стеклянными дверями.

– Наконец-то! – громко воскликнув, подскочила девушка.

Дверь нотариата распахнулась, и из подъезда выкатилась толпа будущих родственников Полины, которые, судя по яркой одежде, вовсе не придерживались ритуального этикета. Полногрудая скульпторша Татьяна – старшая тетка Дениса – была в небрежно наброшенном клетчатом пончо и красных сапогах; Дана – тележурналист, моложе сестры на пять лет – в пятнистом леопардовом плаще и такой же шляпке; Роман – отец Дениски, самый младший из детей физика, – и подавно в легкомысленном светлом костюме. Там, в их Европах, еще стояло бабье лето.

Даже не поздоровавшись с Дениской, а потому не взглянув на наряд Полины, который она так тщательно подбирала, обегав все бутики Москвы, они двинулись к своим авто, чтобы укатить в разные стороны.

– Пап, – приоткрыв дверцу «вольво», Денис задержал отца, – может быть, ты отпустишь своего шофера, поговорим?

– Позже. – Роман Арсеньевич подошел и заглянул в салон. Заметив Полину, одетую словно скорбящая вдова, удивленно вскинул брови.

– Ну, как все прошло? – поинтересовался Денис.

– Как прошло, как прошло... Отец сбрендил на старости лет, – пробормотал Роман Арсеньевич, но, осознав, что в машине посторонний человек, поправился: – С завещанием ерунда какая-то! Понять невозможно.

– Как – невозможно? – буквально вырвалось у девушки.

– Все, кроме особняка, разделить между тремя детьми – Татьяной, Даной и мной. А что там «кроме» осталось? – Роман сам ответил на свой вопрос: – Деньги? Так маман еще при жизни все спустила. Сестры говорят, к игорному бизнесу пристрастилась. Драгоценности – какой от них прок? Не продавать ведь?

– Ну а библиотека? – Это интересовало Дениса больше всего. Он, всю свою жизнь просидевший на высокой лестнице под потолком у книжных полок в кабинете дедушки, мечтал о раритетных, старинных книгах.

– Можешь ее забрать себе, – закашлявшись, зло сказал отец. – Как раз моя доля. Таньке картины, а Дана пусть побрякушки нацепит. Она их обожает. Мы так решили.

– А особняк-то кому? – все же не выдержала Полина.

Роман Арсеньевич махнул рукой.

Все ждали от нотариуса главного – решения о самой дорогостоящей части наследства – отдельном особняке в районе, примыкающем к центру Москвы. Некогда в этом районе располагался засекреченный ядерный институт, а вокруг еще в сталинские времена знаменитым и особо ценным ученым раздавали дома, отделенные друг от друга оградой и небольшим палисадником, дабы они могли спокойно творить.

Дожив до середины девяностых годов, известный ученый приватизировал великолепное здание с лепкой, каминным залом, потолками в два современных этажа, не догадываясь, что в будущем оно потянет на огромное состояние. А все остальное – деньги, драгоценности жены, бывшей балерины, – окажется настолько мизерным по сравнению с таким вот уж поистине эксклюзивным жильем!