Абреки Шамиля - [18]

— Если все так, как ты разложил, то жди больших событий, зазря этот народ среди нас шастать не станет…

Панкрат проснулся от того, что со стороны конюшни донеслось конское всхрапщвание, будто кто–то чужой бродил вдоль рядов загородок и трогал лошадей за морды. Впрочем, это могли быть и хорьки, и лисы, и даже бирюки, на которых станичники упарились ставить силки. Окно комнаты выходило на подворье и все звуки были ясно слышны. Хорунжий убрал с груди руку жены, прошел к поднятой раме, в зыбке сонно всхлипнул ребенок. Усадьбу старался высветить синеватым светом ущербный месяц, от раин с чинарами вдоль забора по просторной площади гуляли неясные тени. Не заметив ничего настораживающего, Панкрат хотел уже ложиться снова в постель, когда внимание привлекло странное поведение собак возле одного из воротных столбов. Стая собралась вокруг чего–то темного, лежащего на земле, она с глухим урчанием терзала его на куски. Он присмотрелся и различил освежованную баранью тушу. Откуда она взялась, или ее специально перекинули через ворота, чтобы отвлечь овчарок от нужного места, было непонятно. Понаблюдав некоторое время за животными, хорунжий протянул руку к стоящей у стены винтовке, приспособил ствол на подоконник. Снова повел затуманенным остатками сна взглядом по сторонам и вдруг заметил, как на противоположном конце двора через забор будто перелетают крупные птицы с большими черными крыльями.

— Ты чего вскочил, али сон растерял? — послышался вялый голос Аленушки.

— Спи, я сейчас, — бросил через спину Панкрат.

— Пойдешь назад, подоткни одеяло под Сашеньку, он его вечно на пол сбрасывает.

— Подоткну, не забуду.

— И мальца в зыбке проверь, намочи ему в молоке хлебный мякиш в тряпоче, пускай пососеть, — потянулась Аленушка. — С мялкой Павлушка крепче спить.

— Пускай спит…

Между тем, птицы быстро приближались к столбам, на которых возвышался курень, скоро стало ясно, что это люди в черкесках. Панкрат оглянулся на жену, сдавленно прошипел:

— Аленушка, буди батяку с Захаркой, у нас снова незванные гости объявились.

На постели тихо вскрикнули и разом голые пятки просеменили в горницу, шлепки замерли в следующей по кругу комнате, за спиной тут–же возникла торопливая возня. Через мгновение мужчины заняли места возле окон, женщины подперли входную дверь колами, приготовились подтаскивать боеприпасы. В ухо Панкрата дохнули теплом, кожу кольнули жесткие волоски от усов, он понял, что рядом отец:

— Абреки? — шепотом спросил Дарган. — Сколько их числом?

— Не считал, они до сих пор через забор перемахивают, — так–же негромко отозвался хорунжий. — Кажись, снова кровники наведались, неймется Мусе за раньше времени пулю схлопотать.

— Словить бы его, да на Петрашку обменять, — помечтал было сотник, сам же забраковал придумку. — Не так. Мусу этого в распыл надо на месте пустить, а на обмен кого из его банды.

— Тут, батяка, не до торгов, — ловя на прицел вертлявую фигуру под стеной хаты, успел обмолвиться старший сын, прижал приклад покрепче к плечу. — Пора разбойникам напомнить, что врасплох нас не застанешь. Отцу и сыну…

Громкий выстрел разбудил ночную станицу и ее окрестности, отозвался эхом на просторных лугах. В глубине куреня закричали дети и быстро затихли, будто понимая всю важность момента. Фигуры под стеной юркнули за столбы, затаились, выжидая удобный случай. Вдруг со стороны, противоположной Панкратовой комнаты, донесся звон разбитого стекла, гортанный голос прорезал домашний полусонный уют, вмялся в кирпичи русской печки, стоящей в ближнем углу горницы. Таким инородным он показался, что хорунжий невольно обернулся назад:

— Там Захарка, — крикнул он отцу. — Батяка, выручай его, а я тут…

— В той спальне Маланья, тетка твоя, а не Захарка, — всхрапнул сотник, одним прыжком домахнул до двери. — Упустил я момент, старый я бирючина. Отцу и сыну…

Из окна в горнице не подпускала никого к дому Софьюшка, она снова была готова ко всему, в одной руке сжимая пистолет, а в другой шпагу с серебряной рукояткой. В свете месяца в проеме рамы отпечатался ее медальный профиль, рядом с ней вертелись дочери Аннушка с Марией. Видимо, запереть их в спальне матери не удалось. В переднем углу мерцали фитилями лампадки, зажженные перед темными ликами на старообрядческих иконах, на столе кто–то успел засветить керосиновую лампу.

— Дарган, кажется, абреки проникли в хату, — когда супруг пробегал мимо, быстро сказала Софьюшка. — Будь острожным, не суйся в пекло сгоряча.

Подскочив к двери, сотник ударил по ней ногой, сам быстро спрятался за стенку, в темноте молнией сверкнула сабля, конец ее стесал с лудки кусок щепы. Не давая возможности взмахнуть клинком еще раз, Дарган придавил лезвие голой пяткой к полу, продернув винтовку со штыком вперед, ворвался в комнату и едва не опрокинулся на пол сам. Ружье потянуло вниз, с конца длинного треугольного штыря пытался сдернуть голову в лохматой папахе стоявший за дверью бандит. Острие вошло ему в глаз и выперлось через затылок. Дарган кулаком помог абреку избавиться от штыка, поводил дулом по помещению. Увидев, что в разбитое окно спешит прошмыгнуть очередной разбойник, он не мешкая нажал на курок. Отбросив винтовку в сторону, выхватил из ножен шашку и приготовился рубить любого, кто осмелится показаться на подоконнике. Но было уже поздно, из глубины спальни на него набросилось сразу несколько человек, воздух осветился тучами искр от скрестившихся над головами булатных клинков. Дарган то стлался по полу, то извивался водяной змеей, то рвался на врага разъяренным барсом, он словно забыл про возраст, ощутив, что судьба его и всего рода Даргановых теперь находится полностью в его руках. Краем уха он слышал, что в других комнатах тоже идет бой, выстрелы закончились, звенели только закаленные особым способом стальные клинки. В один из моментов показалось, что балом начало править лишь железо, не слышно стало ни женских визгов с детскими вскриками, ни мужских яростных восклицаний, только прошибающий насквозь душу нескончаемый звон. Вскоре и он затих, превратился в редкие тупые удары то как бы по дереву, то по чему–то мягкому, похожему на арбузы или на тыквы. В спальне отскочили от сотника и абреки, напряглись по направлению к горнице. И вдруг оттуда донесся похожий на блеяние барана–самца резкий возглас: