Аборигены, кенгуру и лайнеры - [24]

Железнодорожный поезд «Дух прогресса» был до войны предметом гордости австралийцев. Он ходил между Мельбурном и Албери, стоящим на границе Нового Южного Уэльса. Доходить до Сиднея он не мог, потому что ярко выраженный индивидуализм штатов Виктория и Новый Южный Уэльс привел к тому, что они проложили на своих территориях колеи разной ширины. Поэтому в Албери пассажиры делают пересадку; и багаж тоже перегружают на поезд штата Новый Южный Уэльс.

У Северной территории не было своего «Духа прогресса», но зато имелся «Дух протеста», как любовно называли поезд, который ходил между Дарвином и Бердемом. В топке паровоза жгли дрова. Паровозы и весь подвижной состав сохранились здесь с 1880 года. Поезд, тяжело пыхтя, раз или два раза в неделю, как вздумается, направлялся в Бердем, а затем обратно. Жара, мухи, очень неудобные вагоны — все это требовало применения каких-то успокоительных средств, поэтому в каждом отделении всегда стояло несколько ящиков пива, по дюжине бутылок в каждом. Дорога в Бердем в противоположность известной пословице о дороге в ад была вымощена не благими намерениями, а пивными бутылками.

Австралийские аборигены прежде устраивали свои стоянки чаще всего на холмах, и археолог находит там кремневые орудия и кости съеденных животных. По дороге Дарвин — Бердем все обстояло иначе. Машинист останавливал поезд — если он не останавливался сам по себе — у подножия горы, потому что часто не хватало пару для того, чтобы преодолеть подъем, и требовалось добавить огня в топку. Это давало возможность устроить пикник возле дороги. Кочегар, машинист, проводник и пассажиры — все участвовали в нем, в то время как паровоз накапливал пар. Пассажиры выбирались из вагонов, захватывая с собой ящики с пивом, и археолог, который когда-нибудь начнет раскопки вдоль этого участка пути, установит, что «стоянка» здесь была в низине, а не на холме. В зависимости от количества пива, находящегося в распоряжении пассажиров, эти пикники могли переходить в подлинные пирушки, из-за чего поезд при расстоянии между пунктами всего в пятьсот километров приходил с опозданием на сорок восемь часов. Все пассажиры прибывали в таком случае здорово подвыпившими, веселыми и возбужденными. Официальной причиной опоздания объявлялись, само собой разумеется, непорядки с поршневым штоком.

Поскольку в тропическом климате человек сильно потеет, необходимо, естественно, употреблять больше жидкости, чтобы предохранить организм от обезвоживания. Конечно, просто вода или чай также помогают сохранить в теле влагу, но их презирают — в Дарвине пьют пиво. Виски больше пьют подальше от побережья, потому что из-за высокой стоимости перевозки товаров цена на бутылку пива там утраивается, тогда как цепа на виски повышается лишь в полтора раза.

Пиво было в Дарвине просто-напросто жизненной необходимостью. Несколько лет назад — уже после войны — одна медицинская комиссия совершенно серьезно ставила вопрос о том, чтобы в тропиках каждому чиновнику ежедневно выдавали по две бутылки пива. Утверждали (но это все же наверняка пе так), что решительные, боевые портовые рабочие Дарвина никогда не заносили в черный список груз пива. Зато совершенно точно, что североавстралийский профсоюз, большинство членов которого были как раз портовые рабочие, занес в черный список пивные, хозяева которых захотели было повысить цену на пиво (по одному пенни на стакан). Члены профсоюза бойкотировали эти заведения, и их героические, самоотверженные действия через неделю образумили хозяев пивных.

В профсоюзном движении Австралии нет сейчас никаких ограничений для небелых. Это противоречит политике «белой Австралии», которую в последние десятилетия XIX столетия поддерживали прежде всего крайние, шовинистические течения в рабочем движении. Но организованный в профсоюзе политически сознательный рабочий видит в своем товарище по работе коллегу, независимо от того, какой у пего цвет кожи. В этом отношении североавстралийский профсоюз в Дарвине не составлял исключения, и перед войной его членами были люди всевозможных оттенков кожи — от белокурых скандинавов до темно-коричневых потомков аборигенов. Однако чистокровному аборигену стать членом профсоюза было более сложно. Австралийская конституция и законы об аборигенах ставили на их пути к объединению различные препятствия. Так, никакой неабориген под угрозой денежного штрафа и тюремного заключения не смел приближаться к лагерю туземцев ближе чем на сорок метров. Это мешало профсоюзным активистам в установлении связей с туземцами. Однако после войны под нажимом рабочих во всей Австралии, и прежде всего после забастовок североавстралийских аборигенов в 1946–1951 годах, эти препятствия до известной степени преодолены. Только на Северной территории в конце 1964 года все дискриминационные законы против аборигенов были отменены, в остальных же штатах они остались в силе. Ни правительство Австралийского Союза, ни правительства штатов до сих пор не предприняли ничего, чтобы уничтожить дискриминационные параграфы конституции Австралийского Союза.

Первыми, кого я встретил в Дарвине, были докеры. Через несколько недель после моего приезда в Дарвине праздновали День труда, и я вместе с моим соседом по комнате в отеле, журналистом из «Сидней Морнинг Геральд», наблюдал марш североавстралийских рабочих, членов профсоюза. На них не было ни белых костюмов, ни галстуков, что здесь так высоко ценили. Они шли в своей рабочей одежде: шортах, трикотажных рубашках и теннисках. Их уверенная, почти вызывающая манера держаться произвела на меня глубокое впечатление. Мой сосед-журналист, который наверняка не придерживался либеральных взглядов — он был сыном австралийского армейского генерала, да и его газета едва ли потерпела бы хоть в какой-то степени передовые мысли у своих репортеров, — доверительно сообщил мне: «Все они коммунисты!» Как я узнал позднее, перед войной в Дарвине не было ни одного организованного коммуниста. Этих рабочих скорее можно было назвать анархистами. Однако слава об их боевом духе вполне обоснованна: Дарвин был единственным городом в Австралии, где в двадцатых годах рабочие водрузили красное знамя над одним из правительственных зданий, и сейчас здесь существует организация подлинно революционной партии.