Аборигены, кенгуру и лайнеры - [2]

Берлин, весна 1970 года

Ф. Роуз

ПЯТЫЙ КОНТИНЕНТ СЕГОДНЯ И ВЧЕРА

Австралийские будни

Март 1962 года. Сидней, аэродром Кингсфорд-Смит. Около девяти часов утра. Проверяют документы вновь прибывших. Чиновник паспортного бюро просматривает мой английский паспорт. Перелистывает его от корки до корки, потом начинает изучать более внимательно. Наконец он нашел, что искал. Торжествующе восклицает:

— Вы были в России?! — Это полувопрос, полуутверждение.

— Да, дважды.

Уж не ожидал ли он, что я буду отрицать? Чиновник делает какую-то пометку на листе бумаги и возвращает мне паспорт. Конечно, чиновников паспортного бюро, как и всех прочих, повышают по службе в соответствии с их заслугами, и то, что он выявил одного из побывавших за «железным занавесом», возможно, поможет этому человеку поскорее продвинуться.

При проверке багажа молодой таможенник окидывает взглядом мои вещи: чемодан, рюкзак, портфель, пишущая машинка.

— А ну-ка, давайте посмотрим! — и он берется за портфель.

Портфель битком набит бумагами, книгами, туалетными принадлежностями. Таможенник вытаскивает одну из книг и перелистывает страницу за страницей. Он внимательно рассматривает иллюстрации в конце книги.

— Что это такое?

Я не знаю, на что он смотрит, и отвечаю неопределенно:

— Книга. — И добавляю: — Работа, которую я представлял на конкурс для получения доцентуры. Опубликовала в Берлине.

— Вы не имеете права ввозить в Австралию порнографическую литературу?

Я ошарашен.

— Порнографическую литературу!.. Что вы хотите этим сказать?

Теперь я вижу, что он рассматривает фотографию, на которой изображено несколько аборигенов, закутанных в грязное тряпье. Антиморально — это, пожалуй, верно, хотя и в другом смысле. Мне вспоминается случай с Пикассо. Когда нацисты, указав на «Гернику», падали ему вопрос: «Это вы сделали?» — он ответил: «Нет, вы!»

Но я только возражаю:

— Это научная книга о нравах и обычаях группы аборигенов в Северной Австралии.

Чиновник отдает мне книгу, но оставляет за собой последнее слово, предупреждая:

— Мы не потерпим безнравственных книг в Австралии!

Я задаюсь вопросом, неужели я похож на человека, способного подвергнуть опасности общественную мораль, а мой научный статистический анализ социальной структуры обитателей Грут-Айленда может совратить австралийский народ с пути добродетели. Насколько я знаю австралийцев, наверняка нет!

Итак, я преодолел последний барьер и снова находился в Австралии — солнечной, счастливой стране. Правда, солнца как раз не было, моросил дождь. В этот душный день позднего лета я чувствовал себя дома. У слова «дом» много значений. Где, собственно, мой дом? В Кляйнмахнове возле Берлина, где я живу с 1956 года и где теперь проживают также моя жена и четверо моих детей? Да, там мой дом. Но по рождению я англичанин, лондонец. Я приезжал в Лондон в 1958 году, после более чем двадцатилетнего отсутствия, и обнаружил, что в моем родном городе я стал чужим. И все же Англия тоже была моей родиной.

Я поселился в Австралии, когда мне был двадцать один год, и прожил в ней девятнадцать лет. Я сроднился со страной, которую избрал добровольно, и проклинал чиновников паспортного бюро и таможенников, потому что они не принадлежали к моей Австралии. Да, я снова был в Австралии, после шести лет отсутствия я вернулся домой.

На автобусе авиакомпании я доехал до его конечной станции в городе и очутился перед весьма внушительным новым небоскребом, одним из тех, что появились в Сиднее за время моего отсутствия. Я сдал на храпение багаж и вышел на улицу. В Австралии у меня всюду были друзья и знакомые, и кое-кому из них я в последние два-три года писал, что хотел бы как-нибудь вернуться и снова приняться за свои этнографические изыскания на месте, среди австралийских туземцев, — проверить гипотезу раннего развития человечества. Но у меня были основания не называть точной даты своего приезда. Несколько лет назад меня, как коммуниста, преследовали в Австралии, и я знал, что мои письма из Германской Демократической Республики австралийская служба безопасности непременно вскрывает. Хотя мне, как британскому подданному, нельзя было запретить въезд в страну, могли попытаться устроить провокацию. Возможно, австралийская служба безопасности все равно знала о моем прибытии — эту информацию опа могла получить от британской компании воздушных сообщений, самолет которой доставил меня из Джакарты в Сидней. Однако, поскольку следует давать противнику как можно меньше сведений о себе, я не писал друзьям, когда именно я приеду.

Итак, я оказался теперь в Сиднее с пятьюдесятью фунтами стерлингов в кармане, точнее, с сорока девятью фунтами десятью шиллингами (десять шиллингов мне пришлось уплатить за поездку в автобусе). С этаким-то «богатством» я собирался организовать экспедицию в Центральную Австралию, жить там несколько месяцев и проводить свои исследования. Пятьдесят фунтов наличных денег я был обязан согласно иммиграционному закону ввезти с собой в страну — это должно служить гарантией, что я не стану бременем для государства.

Но когда я стоял на горячем полуденном асфальте Сиднея, я был полон уверенности, хотя никто и не знал о моем прибытии, что мне помогут и я смогу провести намеченную работу. Прежде всего следовало связаться с друзьями и найти себе пристанище, потому что я не хотел тратить деньги на номер в гостинице. И вот я зашагал из респектабельного делового квартала по направлению к гавани. Перед тем как покинуть Австралию, я проработал год докером, повозился со стальным крюком — единственным орудием производства портового грузчика. И так как я знал о солидарности девяти тысяч портовых грузчиков Сиднея, я не сомневался, что они примут меня по-дружески.