Абхазские сказки - [85]
Братья-охотники
Однажды братья спускались в ущелье, чтобы отдохнуть у ручья в полуденный зной. Вдруг, пересекая им путь, пробежал олень. Шарпы-яцва пошел по следам оленя и так долго его преследовал, что солнце стало уже садиться. Тут только юн заметил, что взбирается на самую высокую гору.
Быстро наступила ночь и покрыла мраком следы оленя. Застигнутый ночью на крутизне. Шарпы-яцва крепко ухватился за камень, не решаясь в темноте ни подниматься выше, ни спускаться. И он запел о своей беде, надеясь, что где-то внизу брат его услышит, а может быть, даже как-нибудь поможет.
Хулпы-яцва услышал песню брата, но никак ему не мог помочь, сколько ни думал. Однако он понял, что если сон одолеет брата, тот не удержится на выступе, сорвется и погибнет.
«Не дам ему спать до утра!» — решил он и запел:
— Ты, Шарпы-яцва, одиноко сидишь на скале. Олень перехитрил тебя, олень исчез. А я его настигну и застрелю. Ты к утру свалишься и не увидишь утренней зари, и звезды не зажгутся для тебя.
Услышав эту песню, старший брат заметался в тоске.
— Хулпы-яцва, — в гневе закричал он, — я еще жив! Настанет утро, заалеют горы, я спущусь вниз и рассчитаюсь с тобой за глумление!
А Хулпы-яцва пел еще громче:
— Тебе не видеть ни солнца, ни гор — ты уснешь к сорвешься, как камень, со скалы. Узнав о гибели твоей, жена не прольет даже слезинки. Она — серна, ей нужен джейран, который не боится темной ночи на высокой горе. Этот джейран — я!
Шарпы-яцва крепче ухватился за выступ скалы. Скрежеща зубами, он крикнул брату:
— Хулпы-яцва, замолчи! Не будь так темно, я выстрелил бы в тебя. Ты забыл, что у меня есть сын, он отомстит за меня.
Хулпы-яцва захохотал:
— Твой сын, Шарпы-яцва! Его я сделаю свинопасом.
Шарпы-яцва застонал от ярости. Казалось, горы задрожали ему в ответ. Он словно прирос к скале, разгневанный и ненавидящий. А Хулпы-яцва все играл на свирели и до самого рассвета терзал брата песнями одна другой язвительнее. Так Шарпы-яцва и не задремал, а на заре благополучно спустился со скалы.
Он решил пока сдержать свой гнев и молча пошел за братом. Хулпы-яцва радовался, что спас брата. Шарпы-яцва был угрюм, злые мысли терзали его сердце: «Упади я со скалы — разбился бы насмерть. Тогда Хулпы-яцва исполнил бы все, о чем он пел мне ночью. Даже сейчас он доволен и горд». Когда они подошли к речке, через которую было перекинуто бревно, Шарпы-яцва уже не мог сдержать себя — он пропустил вперед Хулпы-яцва и выстрелил ему в голову. Рухнул Хулпы-яцва в бурлящий поток, окрасив его пену своей кровью. Быстрое течение подхватило труп и унесло далеко-далеко, в объятия моря. Перед глазами Шарпы-яцва лишь смутно мелькнуло его лицо, на котором застыла улыбка.
Пришел Шарпы-яцва домой, не взглянул на жену, не поклонился матери.
— А где Хулпы-яцва? — спросила мать.
Шарпы-яцва усмехнулся:
— Сидит там, под горой, и поет свои веселые песни.
Мать не поверила:
— Скажи, Шарпы-яцва, где ты оставил его?
— Он там, под горой… играет на свирели.
В глазах сына сверкала злоба, и сердце матери почуяло беду.
— Где твой брат? Скажи, что с ним случилось? — спросила она снова.
Тут Шарпы-яцва закричал:
— Не брат он мне, а предатель! Я застрелил его…
И он рассказал матери обо всем: как на скале его застигла ночь, как он звал брата на помощь и как Хулпы-яцва над ним издевался.
— И ты не понял, зачем брат пел тебе такие песни? — сказала мать, опустив голову.
— Нет, я понял все и сделал то, что подсказало сердце.
— Плохое у тебя сердце. И ум твой не лучше, — откликнулась она. — Ты забыл, что говорит народ, — язык толкователь сердца. Ты не подумал, о чем пел тебе брат, ты не спросил его…
Шарпы-яцва не спал всю ночь, а утром, взяв кремневку, пошел к той речке, где застрелил брата. Долго стоял он на бревне и смотрел на бурлящий поток. Казалось ему, что снова видит он мертвого брата с застывшей улыбкой на лице, и течение уносит труп все дальше, в объятия моря. Потом Шарпы-яцва приставил дуло кремневки к своему лбу и выстрелил — бурный поток равнодушно принял его мертвое тело.
Мать глубоко вздохнула, узнав о гибели второго сына, и сказала:
— Все, что выносят люди из жилья, когда потухает утренняя звезда, пусть будет твоей долей, Шарпы-яцва! А все то, хорошее, что люди приносят в дом, когда восходит вечерняя звезда, да будет твоей долей, Хулпы-яцва!
Шардын и судья
Что было делать? Он приручил ворону и отправился на охоту, посадив ее на голову.
Долго бродил он по долине.
Вдруг из под ног вылетела перепелка. Шардын пустил на нее ворону. Но ворона никогда не ловила перепелов. Она села, по привычке, на спину неподалеку пасшейся буйволицы и стала искать клещей.
— Какое счастье! Какую прекрасную дичь поймала моя ворона! — радостно воскликнул Шардын и погнал буйволицу домой.
