Абд-аль-Кадир - [52]

Смала была хорошо организована. Она делилась на четыре дейры — кочевья, возглавляемые шейхами. В случае необходимости она быстро снималась с места и столь же быстро могла раскинуться лагерем после похода. «Порядок размещения палаток подчинялся строгим правилам, — рассказывает Абд-аль-Кадир. — Когда я устанавливал свой шатер, каждый знал, где ему следует расположиться».

Эмир со своим войском не был привязан к смале. Оставляя ее на попечение своих помощников, он возглавляет военные рейды по всей стране, совершая нападения на колонизаторов и поднимая народ на восстание. Отлично осведомленный о передвижениях вражеских войск, он наносит неожиданные удары и исчезает, не давая врагу возможности организовать преследование. Французские генералы тщетно стараются напасть на след его кочующей столицы. Искусно маневрируя, возникая со смалой то в долинах Центрального Алжира, то в отдаленных районах Сахары, эмир в течение долгого времени сохраняет свои силы и благодаря этому продолжает господствовать в сельской местности.

«Истинная его сила, — писал историк Габриэль Эскер, — заключалась в той быстроте, с которой он всегда, иной раз, правда, и с трудом, ускользал от наших отрядов. Она также заключалась в твердости его характера. Он никогда не склонялся перед неудачей и на самые тяжелые поражения всегда находил ответ. Он всегда был выше собственной судьбы».

Именно в этот период Абд-аль-Кадир достигает вершины своего жизненного пути. Именно в это время с наибольшей полнотой обнаруживается сила и цельность его личности — подлинно народного героя. Борьба фактически утрачивает оболочку «священной войны», а ее герой — лик религиозного мессии. Картина упрощается. Перед нами народ, порабощенный завоевателями, и его избранник — народный вождь, отстаивающий свободу и независимость своих соотечественников, побуждаемых к борьбе чисто земным инстинктом самосохранения.

Участвуя в этой неравной и, по всей видимости, безнадежной борьбе, Абд-аль-Кадир никогда не терял веры в успех своего дела. Он сохранял эту веру в любых положениях, как бы тяжелы и безысходны они ни были. Даже после того, как французские войска захватили или уничтожили все арабские крепости и война приобрела вид загонной охоты на эмира, он упорно и неутомимо продолжал борьбу. В этом не было слепой ярости обреченного или отчаянного неистовства человека, которому нечего терять. В этом был оптимизм уверенного и неукротимость правого.

Духовные истоки неистребимой уверенности эмира в своему деле следует искать в особенностях его жизневосприятия, в его взглядах на земное назначение человека.

У всякого истинного правоверного эти взгляды определяются фатализмом, который К. Маркс называл «стержнем мусульманства». Ислам отнимает у человека свободу воли. Нет ничего, что не происходило бы по воле всевышнего, даже «лист падает только с Его ведома» (6:59). Человек и шага не делает, не предусмотренного богом: «Кого желает Аллах, того сбивает с пути, а кого желает, того помещает на прямой дороге» (6:39). Жизнь человека заранее расписана, поступки предопределены, желание и мысли предугаданы. Высшая сила устанавливает все, что происходит и что должно произойти. Человек не властен свернуть с предуготованного ему пути.

Что же, фаталист, выходит, обречен на пассивное ожидание того, что с ним должно случиться? Выходит, для него бессмысленно пытаться что-либо изменить? Однозначного ответа на эти вопросы нет. Тут все зависит от человека и обстоятельств. Г. В. Плеханов писал, что «фатализм не только не всегда мешает энергическому действию на практике, но, напротив, в известные эпохи был п с и х о л о г и ч е с к и н е о б х о д и м о й о с н о в о й т а к о г о д е й с т в и я (разрядка автора. — Ю. О.). В доказательстве сошлемся на пуритан, далеко превзошедших своей энергией все другие партии в Англии XVII века, и на последователей Магомета, в короткое время покоривших своей власти огромную полосу земли от Индии до Испании».

Фатализм порождает бездействие, покорность перед суетной повседневностью и страх перед неожиданным у человека, не уверенного в собственных силах и не знающего, чего он хочет. Целеустремленный же фаталист неукротимо деятелен и непоколебимо убежден в оправданности своих поступков. Отсутствие свободы воли означает для него лишь безусловную необходимость выполнения поставленной цели.

Важно в каждом данном случае установить и разновидность фатализма, который может принимать всевозможные формы — от неосознанной житейской веры в обязательность всего происходящего до мудреных философских теорий, трактующих в провиденциальном духе свободу воли, необходимость, причинность и иные отвлеченные вещи. В зависимости от принимаемой формы фаталист может исповедовать различные жизненные установки — от безропотного смирения до оголтелого культа силы. В самом коране легко отыскать места, близкие по содержанию к аристократическому язычеству античного рока. Или к строгому фанатизму учения тех же пуритан о предопределении. Или, наконец, к простонародной вере в судьбу, личную долю, назначенную свыше: «И всякому человеку Мы прикрепили птицу к его шее…» (17: 14).