Аббатиса Круская - [21]

— Английские епископы-католики придут в ярость от цитат из Мильтона, — говорит Вальбурга.

— Дело решают римские кардиналы, — говорит аббатиса, — а я не думаю, чтобы они когда-нибудь слышали о Мильтоне.

— Дверь отворяется, и Уинифрида, усталая с дороги, но по обыкновению осанистая, входит и делает глубокий реверанс.

— Уинифрида, душенька, — говорит аббатиса.

— Я только что переоделась в монастырское, мать аббатиса, — говорит Уинифрида.

— Как прошло?

— Прошло хорошо, — говорит Уинифрида. — Я сразу ее заметила.

— Вы оставили сумку возле раковины и зашли в кабинку?

— Да. Вот как все было. Я встала на колени и смотрела из-под двери. Это была женщина в красном жакете и синих брюках, а под мышкой у нее, как договорились, был журнал. Она стала мыть руки над раковиной. Потом взяла сумку и ушла. Я тут же вышла из кабины, помыла руки и высушила. Никто ничего не заметил.

— Сколько всего женщин было в туалете?

— Пять и одна уборщица. Но мы проделали все очень быстро.

— Что это была за женщина в красном жакете? Опишите ее.

— Ну как, — говорит Уинифрида, — ну, она была вроде мужчины. Подбородок тяжелый. И, кажется, волосы не свои, черный парик.

— Вроде мужчины?

— Лицо такое. И потом, руки костистые. Широкие запястья. Я ее толком не разглядела.

— Знаете, что я думаю? — говорит аббатиса.

— Вы думаете, что это была не женщина, — говорит Вальбурга.

— Переодетый семинарист-иезуит, — говорит Милдред.

— Уинифрида, как, похоже на то? — спрашивает аббатиса.

— Да вы знаете, — говорит Уинифрида, — похоже. Очень даже похоже на то.

— Тогда, по-моему, Бодуэн и Максимилиан просто пугающе глупы, — говорит аббатиса. — Типично иезуитские штучки — хитрить на ровном месте. Ну зачем понадобилась женская уборная?

— Там легче всего передать продуктовую сумку, — говорит Вальбурга. — Бодуэн знает, что делает.

— Вы, Вальбурга, насчет Бодуэна лучше помолчите, — говорит аббатиса.

Уинифрида начинает нервозно теребить четки.

— В чем дело, Уинифрида? — спрашивает аббатиса.

— В женском туалете у Селфриджа — это я придумала, — жалобно признается Уинифрида. — Мне это пришло в голову, и я решила, что это хорошая мысль. Там проще всего встретиться.

— Не стану отрицать, — говорит аббатиса, — что волею случая все кончилось удачно. Бывает, и в кости выигрываешь. Но напрасно вы думаете, что всякая ваша мысль хороша уже тем, что пришла вам в голову.

— Так или иначе, — говорит Вальбурга, — эти молодчики получили свое и теперь утихомирятся.

— Ненадолго, — говорит аббатиса Круская.

— Ой, меня снова пошлют? — тихо скулит Уинифрида.

— Может, и пошлют, — говорит аббатиса. — Пока что пойдем отдохнем перед повечерием. А после повечерия сойдемся здесь, отужинаем и поразвлечемся сценариями. Готовьте безупречные сценарии, сестры.

— Что такое сценарий? — спрашивает Уинифрида.

— Искусство подачи фактов, — говорит аббатиса Круская. — Хороший сценарий — подчистка, плохой — просчет. И не надо достоверности, был бы гипноз, как вообще в подлинном искусстве.

Глава 5

— Гертруда, — говорит аббатиса в зеленую трубку, — вы читали газеты?

— Читала, — говорит Гертруда.

— Ах, уже и в Рейкьявике все известно?

— Да, Чехословакия взяла первенство мира.

— Я про наши новости, Гертруда, милая.

— Да, про вас тоже читала. Что это вам понадобилось всюду натыкать подслушивающие устройства?

— Почем я знаю? — говорит аббатиса. — Я ничего ни о чем не знаю. Меня занимают наши хозяйственные дела, наша музыка, обряды и традиции, наши, наконец, технические проекты связи с временными миссиями. Сверх этого я знаю только то, что, как мне сообщают, появилось в газетах; сама я их не читаю. Милая Гертруда, ну почему бы вам не вернуться домой или, на худой конец, хоть быть поближе — во Франции, в Бельгии, в Голландии, что ли, вообще где-нибудь в Европе, раз уж не в Англии? Я ведь всерьез думаю демонтировать оборудование прямой связи с вами, Гертруда.

— И в самом деле, — говорит Гертруда. — Что вы, честно-то говоря, можете сделать по телефону из Кру?

— Были бы вы поближе, Гертруда, в Австрии, скажем, или даже в Италии...

— Италия рядом с Ватиканом, — говорит Гертруда.

— Нам нужна миссия в Европе, — говорит аббатиса.

— Терпеть не могу Европу, — говорит Гертруда. — Слишком близко к Риму.

— Это да, — говорит аббатиса. — К нашему милому дорогому Риму. Да, Гертруда, но у меня как раз с Римом-то и размолвка, вдруг бы вы помогли. Раньше или позже, только не миновать нам проверочной комиссии, правда? И то сказать, столько шуму вокруг нас. И как же я без вас справлюсь.

— Подслушивать, — говорит Гертруда, — безнравственно.

— Гертруда, вы так сильно простудились?

— Нечего было подслушивать разговоры монахинь. Нечего было вскрывать их письма и уж тем более читать их. Надо было расходовать их приданое на благо монастыря и не допускать, чтобы ваши дружки иезуиты лазили по ночам в аббатство.

— Гертруда, — говорит аббатиса. — Я же знала, что у Фелицаты целая куча любовных писем.

— Надо было ей сказать, чтоб она их сожгла. Вообще нельзя было с ней так поступать. Надо было разрешить монахиням голосовать за нее. Нельзя было...

— Гертруда, мастерица богоугодной логики, вот вопрос, над которым я усиленно размышляю в густолиственном саду собственных дум: откуда вы берете ваши «нельзя» и «надо»? Не из нравственных прописей андских людоедов, не из глубин конголезских джунглей и даже не из-за азиатских гор, нет, нет и нет. Сдается мне, о милая Гертруда, что ваши «надо» и «нельзя» сработаны где-то поближе к нам, едва ли не в глубине, извините за выражение, Европы.