Абанер - [53]

До свиданья, мы еще встретимся! Не забывай школьную дружбу. Будь счастлив! Обязательно счастлив!..

Элина».

Он бережно сложил листки и спрятал в кармашек. Вот она какая!.. Может, лучше было совсем ее не знать, чем так потерять? Нет, нет, все хорошо, что было. Хорошо, что она просто есть, живет на земле.

Все мысли Сережи были там, в Абанере, а поезд с каждой минутой увозил его дальше и дальше. Рой воспоминаний бежал за ним, не отставая от стремительного бега колес. И только под утро, когда за окном растаяла синева, побледнели звезды и огненная грива паровоза стала седой, юноша забылся недолгим сном.

И опять, который раз он увидел перед собой сияющие глаза Элины… Вдруг он вскочил, стукнувшись головой о полку. Мысль во сне пронзила его, как искра. Он вытащил из кармашка письмо и отыскал строчки: «А иногда казалось, что я люблю тебя, а не его, и сейчас еще кажется». Так, может, не все потеряно? Она не терпит лжи, проверяет себя. Ну да!.. «До свиданья, мы еще встретимся!» Будет встреча! Ура!..

Сережа чуть не закричал от радости и больше не ложился спать. Дачи и палисадники, пригород столицы бежал ему навстречу.

Москва!.. Многоголосый рев сирен, звон трамваев, большие дома, суета людского потока, который рекой разливался от Казанского вокзала. Сережа растворился в толпе и казался себе маленьким, словно песчинка. И неизмеримо маленькой была тетрадь стихов в клеенчатом переплете, из-за которой он приехал сюда.

— Молодой человек, не загораживайте проход!

— Слепой, что ли?

— Господи, какой бестолковый!

Замешательство Сережи заметил милиционер в новеньком кителе и, откозыряв, осведомился, куда направляется юноша.

— На Воздвиженку? В «Журнал крестьянской молодежи»? Вон трамвай подошел!

Но едва Сережа ступил на площадь, как раздался пронзительный свист. Вежливый милиционер вдруг страшно рассердился.

— До перехода дойди! Эй, ты, парень с тетрадкой!..

В трамвае Сережа увидел свободное место у раскрытого окна и, высунувшись, жадно глядел на дома-великаны, зеркальные окна, вывески, афиши с метровыми буквами. Пожилая кондукторша, улыбаясь, взяла его за вихор и певучим московским говорком сказала:

— Не жалко, парень, если голову оторвет? Не высовывайся!

И снова за окнами бежали дома, красавицы липы, чугунные решетки бульваров. А рядом с трамваем и, обгоняя его, мчались машины.

Вот показалось что-то знакомое: красные башни, зубчатые стены. Радостно вздрогнуло сердце. Кремль!.. Сколько раз он видел его в книгах, газетах!

Взволнованный, он вышел из вагона, как только трамвай остановился. Кремль был совсем близко. Яркое солнце заливало светом золоченые купола Ивана Великого, крыши дворцов и колокольни. Он медленно шел возле кремлевских стен, с трепетным сердцем ступил на Красную площадь и, не замечая разгуливающих под ногами голубей, приблизился к деревянному Мавзолею Ленина.

Сереже казалось, что он когда-то уже был здесь, видел Спасскую башню с часами и Мавзолей. Видел не на картинках, а как сейчас, собственными глазами. Только давно, не мог вспомнить, когда.

В Мавзолей доступа не было. Сережа постоял возле него, потрогал ладонью ветви серебристых елей и долго бродил возле высоких каменных стен. Потом спустился к Москве-реке, прошел по набережной и снова вернулся к Спасской башне.

Затейливые купола Василия Блаженного, памятник Минину и Пожарскому и даже маленький садик с кустами сирени тоже показались ему знакомыми, и он опять старался вспомнить, когда видел все это.

Откуда было знать юноше, что не ему одному, а многим, может быть, каждому русскому сердцу чудится здесь незабываемое, знакомое, родное!..

КТО УЧИЛ СЕРЕЖУ ПЕДАГОГИКЕ

В том же поезде, который вез Сережу в Москву, ехал Назар Назарович. Он обжаловал увольнение в губоно, но там ему отказали, и вот сейчас Скворечня вез в Наркомпрос новую, еще более объемистую жалобу на Бородина, Клавдию Ивановну, на местные и губернские власти — на всех вместе.

Вагон раскачивало, на остановках угрюмый пассажир стукался головой о дощатую переборку купе. Вот такими же рывками и толчками казалась ему вся прожитая жизнь.

…Мельник, вытирая клетчатым платком слезящиеся глаза, не раз говорил сыну: «Учись, Назарка, большим человеком станешь. Не будешь, как я, окаянные кули ворочать»… Маленький Назар крепко запомнил отцову заповедь. Он прилежно учился в реальном училище, потом на естественном факультете в университете, а приезжая домой на каникулы, укоризненно глядел на заплывшую жиром мать в засаленном сарафане и переставал узнавать знакомых. «Назарка-то у меня, Назарка! — показывал мужикам пьяненький мельник блестящие пуговицы на форменной тужурке сына. — Министром будет!..»

В последний приезд, когда студент заканчивал университет, его выбежала встречать вместе с домашними новая работница Дуня, смуглая девчонка лет семнадцати со смешливыми глазами и ямочкой на пухлом подбородке. Студент приметил круглые плечи девушки, маленькие груди, чуть приподнявшие ситцевую кофточку, загорелые руки, которыми она легко подхватила чемодан и, поцеловав отца с матерью, поцеловал и работницу. Она вспыхнула и убежала. Он рассказывал Дуне о городе, магазинах, цирке, театре, вместе они собирали в саду малину. Дня через три он услышал, как мать ночью шептала отцу на кровати: «Назар-то наш от Дуньки не отходит, воду за нее с реки носит, а она, бесстыжая, с пустым коромыслом идет. Закрутит она ему голову». — «Пустяки! — промычал отец. — На что ученому Дунька?»