Абанер - [34]

Весь вечер он писал доклад, переделывал, подбирал статьи из «Огонька», пока дважды не мигнула лампочка: через 10 минут погаснет свет. Но теперь все было готово. Сережа завязал узелком тесемочки у зеленой папки и лег спать.

Ему все еще представлялось завтрашнее собрание. Какой-то старик с лукавыми глазами спрашивал, где еще будет революция, а Сережа не знал, что ответить, задохнулся от мучительного волнения и… проснулся. Нет, это не старик, это Валька с огарком свечи стоял возле постели и тряс его за плечи.

— Вот, засоня, дай мне конспект посмотреть!..

Сережа кивнул заспанными глазами на папку и укрылся поплотнее одеялом.

На другой день после уроков Элина ждала Сережу в красном уголке. На ней была поношенная фуфайка, на голове — ситцевая косынка, на ногах — сапоги.

Сережа усмехнулся. Вон вырядилась Принцесса! Не посмела в деревню в туфельках идти!

Они молча спустились с крыльца общежития, быстро прошли по улицам городка и также быстро двинулись по дороге, хотя торопиться было незачем: до Старого Абанера было не больше двух километров, на горе виднелись низенькие домики, крытые соломой, доносился лай собак.

«А что, если Принцессу по болоту провести? — подумал Сережа. — Как она будет по кочкам прыгать?..»

— Не боишься напрямик идти? Маленько сыро, зато ближе.

— Может, за себя боишься?.. — в голубых глазах мелькнула усмешка. Сережа рассердился и, свернув с дороги, прыгнул через канаву. Он плохо рассчитал, завяз чуть не до колен в застоявшемся ржавом иле, выпачкал сапоги и брюки. Элина отошла несколько шагов и легко перепрыгнула канаву.

Они петляли по болоту, как зайцы, прыгали с кочки на кочку, переходили по жердочкам топкие места и пробирались сквозь чащу ивняка, переплетенного хмелем.

Теперь только взобраться на гору. Ух, какая круча у Старого Абанера!.. Ноги увязали в песке, сухие комки с шумом катились вниз. На половине горы Сережа поскользнулся, но ухватился за ветку вереска и кое-как взобрался на выступ. Оглянувшись, он увидел, как ноги Элины топчутся на месте, а сама она медленно сползает вместе с песком. Он схватил ее за руку и вытащил на выступ. А немного погодя, они, красные, вспотевшие, выбрались на гору и, смеясь, стали очищать сапоги от грязи и снимать друг с друга репейники. Сейчас Сереже было неловко от того, что он задумал испытывать Элину. Никакая она не неженка. Это Аксенок выдумал!.. А ведь косынка и сапоги к ней больше идут, чем берет и туфли.

— Устала? — виновато спросил он.

— Нет.

Дом исполнителя сельского Совета оказался запертым. Сережа с Элиной постояли у крыльца, обошли двор, заглянули в огород — хозяев не было. За воротами мальчишки с криком и гиканьем били мяч, но они не знали, куда ушли хозяева, а глухая бабка в соседнем дворе махнула рукой и прошамкала: «Идите с богом, миленькие!»

— Что же делать? — задумался Сережа и сел у ворот на скамейку.

— Подождем, — сказала Элина и тоже села.

Тут из переулка вышла худощавая женщина, одетая в мужской полушубок, с хворостиной в руках и подозрительно поглядела на незнакомых.

— Не моего ли Гурьяна разыскиваете? Поди, насчет собрания? Больной он, не скликал никого.

— Не скликал? — встревожился Сережа.

Женщина сердито распахнула калитку.

— Проходите, если пришли!..

Сережа с Элиной вошли в низкую, чисто прибранную избу. Хозяйка опустилась на лавку и вдруг заплакала.

— Ой, лишенько! Замучилась я с ним! Палкой его болезню лечить! Пьяный он в пологу лежит.

По исхудалым, обветренным щекам катились слезы. Она вытирала их уголком вылинявшего платка и приговаривала:

— Бутринский лавочник напоил. Выманил по дешевке овес. Навязался, проклятый, завсе у нас останавливается.

При словах «бугринский лавочник» Сережа насторожился. Значит, Женькин отец и в Абанер по торговым делам ездит.

Наплакавшись, хозяйка немного успокоилась, грустные глаза подобрели.

— Что с вами делать, ребятушки? Я бы сама сходку собрала, да корова с поля не пришла. Не найти — озимь потравит. А может, вы сами не погнушаетесь? Я вам по палочке дам под окошки стучать.

— Соберем! — обрадовался Сережа. Как это он сразу не догадался.

— Пошли! — подхватила Элина.

Женщина проводила их за ворота, наказала стучать посильнее в первом доме за углом к старому Федору Кузьмичу, а во дворе за овражком поберечься злой собаки.

— Да шибче стучите. Дай-ка палочку, касатка. Ты вот как стучи… Силантий Иванович! На собранию. Товарищи со школьного городка пришли.

Первым пришел смешливый мужик с лукавыми глазами, в заплатанном армяке и зачастил с порога волжской скороговоркой:

— Здорово ночевали, хозяева! С праздником вас, со Христовым днем, Василиса Никитична!

— Какой Христов день? — удивилась хозяйка.

— Кто бражничает, у того и праздничек. Гурьян-то у тебя разговелся. А маломощному мужичку хватило бы на цигарку табачку. Закурим, Василиса Никитична?

— Ну тебя, Корнеич! Наговоришь с три короба!

Вошел лавочник Захар Минаевич, не спеша разделся, степенно расчесал бороду и сел в передний угол под божницу.

— Э, да тут Ильи Порфирьевича сын! Наше вам почтение! Значится, в папашку пошел? Мужиков уму-разуму учить!

Он одобрительно крякал, на все лады расхваливал бугринского учителя и Сережу.