А76 (сборник) - [5]

Странно, что у него до сих пор нет девушки… Впрочем, так ли уж странно? «Наверное, мне это просто не нужно», – подумал он.

На улице опять послышался шум, словно кто-то продирался через густой кустарник.

– Оставь меня!

– Наташа!

– Убери руки! Не трогай меня! Скотина!!!

– Ну, и иди к чёрту! Я за тобой бегать не буду!

Послышался удаляющийся стук каблуков по асфальту.

– Стерва! – ругнулся мужской голос, и затем всё окончательно стихло. Только тополиная листва продолжала тихо шуметь старой патефонной пластинкой.

«Нет, всё-таки без баб куда проще», – подумал человек в темноте комнаты. – «Не стоит ничего менять».

Беременный ангелочек

1

Отец Сергий дремал на открытой веранде своего маленького белёного домика, вплотную пристроенного к такому же белому, из местного известняка сложенному, зданию храма. Было время послеполуденного зноя, когда стоящее в зените ослепительное степное солнце накаляло стены и крыши домов до такой степени, что люди, не выдержав печной духоты, выбирались на улицу, где небольшой, едва ощутимый ток воздуха приносил хоть какое-то облегчение. Собаки тушами валялись под оградами и крыльцами, высунув красные языки и тяжело опадая облезлыми боками. Придавленные жарой мухи едва ползали, не пытаясь взлетать даже когда их ловили. Пятилетняя соседская девчушка собирала их на затенённой стене здания и скармливала вялым от духоты курам, ходившим по двору. Когда отец Сергий открывал налитые тугой дрёмой глаза, он видел перед собой единственную во всём Всесвяцке площадь: голую, утоптанную лошадьми и людьми до такой степени, что на ней даже с лупой нельзя было найти ни единого зелёного ростка; отец Сергий поднимал взгляд выше и видел по ту сторону площади обросшие карагачём развалины старой мечети, в которых любили играть местные мальчишки, а ещё далее – за развалинами – чахлый общественный сад, разбитый пару лет назад по почину политических ссыльных. Но сейчас ни на площади, ни возле мечети, ни в саду не было никого. Редкие прохожие при одном взгляде на это залитое безжалостным солнцем пространство испытывали лёгкое головокружение и, сглотнув подступающую тошноту, спешили обойти его проулками. Помедлив, отец Сергий вновь закрывал веки, отдаваясь зыбкому состоянию полуяви-полусна. В этот момент один человек всё-таки решился пересечь огромную раскалённую площадь. Одет он был обыденно: белая льняная рубаха, пиджак, серые брюки, заправленные в сапоги, на голове – картуз. Одежда уже не новая, блеклая от солнца и стирки, но опрятная, аккуратно зачиненная и выглаженная. Отворив калитку, человек прошёл к крыльцу, взял стоявший тут же веник, обмёл пыль с сапог и только затем взошёл на веранду. Лежавший в тени пёс, даже не глянул на него. Отец Сергий услышал скрип досок и открыл глаза.

– Разрешите присесть? – сказал человек, снимая с потной головы картуз.

– Садитесь, коль пришли, – отец Сергий узнал гостя – это был учитель начальной школы, бывший ссыльнопоселенец, а ныне председатель Всесвяцкого совета, которого все почему-то звали исключительно по фамилии – Иванов, или, с недавнего времени, – товарищ Иванов.

Священник молча ждал, что скажет пришедший, но тот долго сидел молча, вертя в руках картуз и изучая ползущую по сапогу муху. Потом, мотнув головой, от чего с волос слетели мелкие капельки пота, наконец-то произнёс:

– Вчера, во время службы, вы вновь позволили себе именовать Советскую власть дьявольским установлением, а её представителей – слугами антихриста…

– Так оно и есть: от Диавола власть ваша, – подтвердил отец Сергий.

– А при Николае говорили, что всякая власть от Бога.

– За грехи наши Господь попустил Диаволу властвовать над нами.

– Ладно, оставим это богословие, – Иванов встал со скамьи. – Я уполномочен сделать вам строгое предупреждение о недопустимости впредь антисоветской агитации среди верующих. Декретом Совнаркома церковь отделена от государства и не может вмешиваться в дела светской власти. Разве мы запрещаем вам молиться?

– Церковь не может безучастно взирать на творимые беззакония.

– Я вас предупредил. Даже нашему ангельскому терпению может придти предел. Если не прекратите пропаганду, мы вынуждены будем применить репрессивные меры, – пригрозил Иванов, сходя с крыльца.

– Пока жив, молчать не буду, – всё тем же ровным, почти бесстрастным тоном, что и во весь разговор, ответил отец Сергий.

«Ему хотят помочь, а он ещё упирается», – раздражённо подумал Иванов, выйдя на площадь. Он надел картуз, хотел в сердцах сплюнуть, но во рту пересохло, и председатель Всесвяцкого совета зло и коротко выругался.

А отец Сергий вновь задремал и очнулся только тогда, когда сместившееся солнце стало печь ему лысину. На ступеньке крыльца сидела соседская девчушка, баюкая тряпичную куклу с пуговками вместо глаз:

– Спи, мой ангелочек. Баю-бай, баю-бай, глазки закрывай! Спи, добрый ангелочек. Непослушный ангелочек. Глупый ангелочек. Пьяненький ангелочек. Беременный ангелочек…

Отец Сергий аж вздрогнул:

– Господь с тобой, дитятко! Да разве ж бывают ангелочки беременными?

– А почему он тогда такой пузатый? – спросила девочка, показывая священнику действительно толстую, набитую соломой, куклу.