А76 (сборник) - [13]

Постепенно душевное спокойствие возвращалось ко мне. Мучившая меня с самого пробуждения мигрень утихла, и я даже стал насвистывать навязчивый мотивчик. В конце концов, всё не так уж плохо: придёт мой таинственный незнакомец на свидание или нет, в любом случае небольшая утренняя прогулка в парке не принесёт ничего, кроме пользы.

Сорванный ветром тополиный лист соскользнул на мокрую от ночного дождя скамью рядом со мной. Бессознательно я поднял его и поднёс к лицу.

Лист был зелёный и свежий, с мелкозазубренными краями и махонькой аккуратной дырочкой почти у самого черенка, словно бы прожжённой неосторожным курильщиком. Тёплый, слегка горчащий и вязкий запах всколыхнул во мне тугую светлую грусть. Мне почему-то вспомнился рассказ матери о том, как я, будучи младенцем, серьёзно и внимательно рассматривал недавно распустившиеся весенние листья во дворе родильного дома… И тут же по странной аналогии мне примечталась девушка. Даже не так. Не примечталась. И уж тем более не пригрезилась. Просто мне захотелось, чтобы сейчас и здесь, рядом со мной, оказалась совершенно незнакомая, но чем-то симпатичная девушка. Иногда мне нравится «выдумывать» случайно встретившихся людей, наделять их характером, биографией, привычками, увлечениями. Во мне всегда существовало твёрдое подозрение, что где-то рядом с нами живут необыкновенно «красивые» – умные, интересные – люди, с которыми необыкновенно интересно и душевно общаться; они есть, не могут не быть, только очень уж тщательно маскируются. И мне захотелось, чтобы рядом, вон там – возле телефона-автомата, стояла молодая девушка. О её внешности я не мог сказать ничего определённого; это было совершенно не важно; важно, чтобы в ней (в её облике, манере, во взгляде) было что-то неуловимо симпатичное мне: может быть даже платье, которое надето на ней, какой-нибудь простенький, чуть наивный в своей старомодности сарафанчик с бретельками, и то, что она совершенно не стесняется этой старомодности наряда, а, напротив, смотрит легко и чуть насмешливо, так что кажется – характер у неё тоже лёгкий и слегка старомодный в своей непосредственности. Мне не хотелось ни в кого влюбляться. Напротив, в том-то и прелесть, что вовсе не обязательно с кем-то знакомится, увлекаться, разочаровываться, мучиться по этому поводу… Свобода – великая вещь, но быть по настоящему свободным можно только в воображении.

Я невольно взглянул в сторону телефона-автомата, однако вместо воображаемой девушки увидел вполне осязаемого парня со спортивной сумкой через плечо. Парень поминутно поправлял сползавший ремень сумки и оглядывался по сторонам. Поколебавшись, я подошёл к нему.

– Вы не меня ждёте?

– Чё? – белёсые, словно присыпанные тальком, глазки глянули на меня с искренним недоумением.

Я уже понял, что ошибся, но по инерции продолжал спрашивать:

– Вас не Иса зовут?

– Нет, – отрезал парень и отошёл в сторону.

Настроение вновь упало до нулевой отметки. Господи, какого чёрта я тут торчу! На моих наручных часах было без пяти минут одиннадцать. Народу в парке приметно прибыло, а возле кассы даже выстроилась небольшая очередь. Один субъект в ней привлёк моё (да и не только моё) внимание своим видом. Начать, хотя бы со шляпы… Впрочем, начать можно было с чего угодно: субъект был одет в длинный, до пят, кожаный плащ чёрного цвета, в чёрную широкополую шляпу, в чёрные солнцезащитные очки и, как ни странно, чёрные же ботинки – с чудовищно длинными и узкими носами. Весь его наряд, несмотря на свою почти клоунскую аляповатость (а может быть именно из-за неё), производил впечатление скорее зловещее. И когда, купив билеты, странный субъект направился прямиком ко мне, я невольно вздрогнул. Если бы у него в эту минуту оказалась трость с набалдашником в виде головы пуделя, я бы нисколько не удивился.

Но трости не было. Зато была ломаная, обнажающая редкие зубы, улыбка на рябом лице и узкая ладонь, протянутая для рукопожатия. Передо мной стоял молодой, лет двадцати пяти-тридцати, парень, чуть ниже меня ростом, с типично азиатскими чертами лица, но со светлыми, русыми волосами и белой кожей.

– Я сразу догадался, что это вы, – сказал он после краткого взаимного приветствия и тут же добавил:

– Вы не против, если мы прокатимся на колесе обозрения?

Я был против. Я был очень даже против. После одного давнего происшествия, я чертовски боюсь высоты. В детстве мы с пацанами лазили по балконным решёткам, и самым большим шиком считалось забраться таким Макаром на девятый этаж, а затем спуститься обратно. Вверх лезть всегда проще, чем вниз, но я тогда не знал этого. Да если бы даже и знал, всё равно полез бы. Уже на спуске, где-то в районе седьмого или восьмого этажа, я оступился; тело рвануло вниз так, словно кто-то дёрнул за ноги; прутья решётки выскользнули из ослабевших от напряжения рук. И только каким-то чудом мне удалось вновь ухватиться за решётку. Животный страх сжал моё сердце и с тех пор прочно засел в нём, неизменно пробуждаясь при малейшей попытке «оторваться от почвы».

Так что прокатиться на «чёртовом колесе» было для меня нешуточным испытанием. Но не станешь же говорить обо всём этом едва знакомому человеку.