А жизнь продолжается - [92]

— Я бы ей просто-напросто сделал прокол, — сказал Август.

— Только ветры тут ни при чем, — сказала Корнелия.

— Вот и я говорю то же самое, — ответил Август.

— И уж не знаю, какие такие у нее изъяны, кроме того, что она не дается в руки и бросается на людей.

— Как будто этого недостаточно!

Все рассмеялись, и сосед нашел, что это чистая, святая правда. Разве этого недостаточно, что она не дается в руки и бросается на людей? Он будет стоять на этом до самой своей смерти!

Август посмотрел на часы.

— Дело к вечеру, — сказал он. — Как-нибудь в другой раз, Корнелия, я осмотрю твою лошадь получше, а сейчас мне некогда.

Когда они возвращались с выгона, к дому подкатил велосипедист, на багажнике у него пристроился Маттис. Это был Беньямин из Северного селения, весь взмокший от пота. Корнелия тут же зашла в дом.

— Решил прокатиться? — сказал Тобиас.

— Как видишь.

Беньямин не раздобыл у подземных жителей никакого богатства, но за лето он заработал уймищу денег и смог купить себе, помимо всего прочего, велосипед. Он и тут переплюнул Хендрика, у которого не только не было велосипеда, но даже и шансов его заиметь.

Беньямин кивнул Августу как старому знакомому и хотел было поздороваться с ним за руку. Но Август на гаражных работах и дорожном строительстве и Август сегодня — это две несколько разных личности, с сегодняшнего дня Август не пожимает руку каждому встречному.

Все гурьбою двинулись в горницу.

— Я слыхал, вы скупаете овец? — спросил Беньямин.

— Это моя должность и профессия, — отвечал Август.

— Отец хочет продать вам несколько штук.

— Ладно, пускай приходит.

— Нет… он просил, чтоб за него это сделал я.

— У тебя есть письменная доверенность?

— Письменной у меня нету, но…

— Дак это ж к Беньямину отойдет и усадьба, и все остальное, — пояснил Тобиас.

— С чем и поздравляю, — сухо заметил Август.

Он был сух потому, что ему не удалось остаться с Корнелией с глазу на глаз, а еще потому, что дело было к вечеру, он устал и проголодался. В довершение всего Корнелия появилась на пороге своей комнаты с приглаженными волосами, а на шее у нее была цепочка с серебряным сердечком.

— Значит, наша сделка не состоится? — добродушно спросил Беньямин.

— Нет, — ответил Август и посмотрел на часы.

— А почему? Какая разница? — стоя в дверях, спросила Корнелия. Черт побери, она своего не упустит!

— Надо думать, большая, — ответил Август. — Сегодня моя цена — двадцать семь крон, но я должен справиться о ценах за границей и прочесть все полученные телеграммы, тогда очень даже может быть, что завтра я опущу цену до двадцати крон.

— Нет, — сказала Корнелия и подошла к нему едва не вплотную, — нет, вы не станете делать разницу между Беньямином и Хендриком, я в этом уверена!

Может, Август, невзирая ни на что, и сдался бы на ее уговоры, такими она смотрела на него умоляющими глазами, а серебряное сердечко — пустяки, это никакое не золото. Он мог бы сказать: «Хорошо, Беньямин, я беру твоих овец, сколько их у тебя?» Но у него не было наличных, а попроси он подождать с оплатой до завтрашнего утра, никто бы не поверил в его богатство. Больше чем за восемь овец он заплатить был не в состоянии, а у Беньямина скорее всего двенадцать.

Он еще раз бросил взгляд на часы, поднялся и сказал:

— У меня важная встреча! — И, повернувшись к Беньямину, продолжил: — Приходи ко мне завтра с отцом в одиннадцать утра, я проживаю в доме у консула! Сколько у вас овец?

— Семь.

Август спасен. Он снова уселся и недовольно проговорил:

— Семь овец! Стоит ли беспокоить твоего отца из-за этакой малости, мне доводилось видеть овечье стадо в тридцать тысяч голов. Ты приходишь и докучаешь людям, а у меня очень важная встреча. Тем более у нас нет бумаги, чтоб составить контракт.

Корнелия принесла бумагу:

— Вот, нашла последний листок!

Не девчонка, а клад — для того, кому достанется!

Пока Август писал, остальным возбранялось толковать между собой про сухое сено, он разом положил конец их болтовне:

— Так что, составлять мне этот документ или нет?

Две сотенные на стол.

— Не найдется ли у нас для гостей кофе? — спросил Тобиас.

— Найдется, только с бурым сахаром, — отозвалась жена.

Август поднялся, в десятый раз выхватил из кармана часы и, пожелав всем доброй ночи, покинул горницу. Тобиас вышел с ним на крыльцо, а больше никто не вышел, даже Корнелия. А уж она-то, посчитал Август, вполне могла его проводить.

— Я хотел бы кое о чем с вами потолковать, — сказал Тобиас. — Не изволите ли заглянуть под навес?

Август сунул голову под навес и спросил:

— Что тут у тебя?

— А вон висит овчина. Может, вы ее купите?

— Нет, — сказал Август.

— Нет так нет. А овчина хорошая, последним ею укрывался евангелист, который вас окрестил. И потом, вы ее можете запросто перепродать.

Август покачал головой.

— Вы скупаете овец, вот я и подумал, почему бы вам не купить у меня добротную овчину. Но на нет и суда нет. Что ж, раз вам не нужна единственная вещь, которая у меня есть, у меня ведь ничего нет, я еле перебиваюсь, и деваться мне некуда. А когда вдове Сольмунна нужно было получить вспоможение на тот самый киновечер, так они пришли ко мне домой и стали требовать, чтоб я купил заради нее билеты, считай, три кроны выброшены на ветер. И так вот всегда, одни убытки…