А завтра — весь мир! - [5]

Чтобы пароход стал выгоден для владельцев, его необходимо загрузить в порту за пару дней. Но здесь погрузка осуществлялась мешками на лихтеры, а из них — в трюмы кораблей, и парусники имели преимущество — они вполне могли ждать месяцами окончания загрузки, а также использовать в качестве грузчиков экипаж.

В обычных условиях в Тальтале не стал бы терять времени ни один европейский военный корабль. Однако с учётом нашего положения в феврале 1903 года «Виндишгрецу» не приходилось выбирать. Совсем недавно мы полтора месяца безуспешно пытались выйти в Тихий океан, обогнув мыс Горн, потом месяц курсировали у Огненной Земли. Теперь мы получили приказ идти вдоль побережья Чили к Кальяо, а затем на запад, чтобы пересечь Тихий океан.

Но наше продвижение вдоль андского побережья получилось ужасающе медленным из-за почти безветренной летней погоды, к тому же деревянный корпус корабля после восьми месяцев в море находился в скверном состоянии — протекал, как корзина, и потому экипажу приходилось на каждой вахте по нескольку часов работать на помпах. На якорь в Тальтале мы встали для того, чтобы накренить корабль, дав возможность плотникам добраться до одной особенно серьезной пробоины, примерно в метре ниже ватерлинии.

Тальталь, как и большинство портов на этом побережье, был плохим местом для стоянки.

Морское дно круто обрывалось, даже в двух сотнях метров от берега глубина составляла семьдесят морских саженей, а грунт на дне такой твёрдый, что постоянно приходилось назначать дежурных для наблюдения за якорем — на случай, если корабль сорвет.

Тем утром большая часть свободных от вахты членов экипажа направилась на берег с различными поручениями. Одна исследовательская группа во главе с антропологом, профессором Сковронеком, вооружившись кирками и лопатами, высадилась на сушу, чтобы найти захоронения инков и раскопать их ради пополнения профессорской коллекции черепов. Другой отряд, наняв мулов, отправился в горы, поработать с экспедиционным геологом, доктором Пюрклером.

Что касается офицеров, хотя Тальталь и не включили в расписание официальных визитов, наш командир, корветтенкапитан Фештетич, и старший офицер, линиеншиффслейтенант Микулич, решили воспользоваться обстоятельствами и в восемь склянок, сложив треуголки на коленях, направились в гичке на берег для встречи с окружным губернатором и представителями местной немецкой общины — в основном швейцарцами и скандинавами, но это не имело значения.

Сойти на берег предложили всем свободным от вахты, но согласились лишь немногие. В той мере, насколько Тальталь мог ожить, он оживлялся только вечером, когда открывались матросские бары и начинали работу так называемые «танцзалы фанданго». То же самое можно сказать и обо всём побережье Чили. На эту унылую и скучную в течение дня местность с наступлением темноты как будто опускался волшебный покров. Солнце садилось за тёмный горизонт Тихого океана, окрашивая далёкие горы попеременно то оранжевым, то пурпурным. А потом на землю падала ультрамариновая бархатная ночь с горящими бриллиантами звёзд, укутывая стоящие на якоре корабли, покачивающиеся на лёгких волнах.

Многие суда в этих водах были валлийскими перевозчиками меди вроде того, что стоял рядом с нами, «Анхарад Притчард», только что закончивший погрузку руды для Порт-Толбота. Вчера после обеда я побывал на его борту — у одного из младших матросов случился приступ аппендицита, и наш хирург, корабельный врач Лучиени, вызванный для операции, захватил меня с собой в качестве переводчика, поскольку сам слабо знал английский.

Когда я не переводил, мои обязанности заключались в том, чтобы переносить стерильные инструменты с камбузной плиты на вымытый столик под навесом на корме, где оперировали юного матроса. Операция оказалась совсем несложной. Доктор Лучиени поместил аппендикс в банку со спиртом, как сувенир для больного, когда тот придёт в себя, потом вымыл руки, опустил закатанные рукава и сложил инструменты, задержавшись лишь на трапе, когда мы спускались в шлюпку, чтобы выслушать благодарности шкипера.

Валлиец должен был уйти в море следующим утром. К концу того дня с лихтера сгрузили последний мешок медной руды, и стоявший на носу юнга приветственно размахивал фуражкой под восторженные крики товарищей. А вечером, когда плотник закончил задраивать люки перед долгим путешествием вокруг мыса Горн, подняли Южный Крест — деревянный каркас в форме созвездия с керосиновыми лампами вместо звёзд закачался на верхушке мачты, а собравшаяся вокруг команда прокричала троекратное «ура».

Над тёмными водами залива разнеслась песня «Дорога домой». Потом начался импровизированный концерт из валлийских гимнов и эстрадных песенок. Мы считали, что моряки из пароходных экипажей малость бездуховны, примерно как чистильщики или автомеханики. Но на парусниках по-прежнему пели, чтобы облегчить бремя работы, и если на борту имелись хотя бы раздолбанная гармошка и какие-нибудь говяжьи кости для ударных, на судне образовывалось что-то вроде музыкальной группы. Экипаж большого немецкого парусника «Падерборн» выдал нам «Стражу на Рейне».