А завтра — весь мир! - [136]

Копье попало Микуличу в руку, а я наконец вытащил старый тяжелый револьвер из кобуры и взвел курок. У дерева рядом с тропинкой туземец целился в нас из винтовки. Не задумываясь, я поднял обеими руками слишком тяжелое для семнадцатилетнего парня оружие, прицелился и нажал на спуск. Ошеломляющая отдача отбросила меня назад. Когда дым рассеялся, я увидел, как дикарь выронил ружье и упал на колени, схватившись обеими руками за живот. Затем опрокинулся навзничь. С отстраненным любопытством я осознал, что только что убил человека.

Я повернулся к Микуличу и увидел, что тот лежит с открытым ртом в широкой луже крови. Громадная дыра отмечала то место, где раньше находился его глаз. Один из наших — старший матрос по фамилии Штрохшнайдер, стоял позади тела с дымящейся винтовкой в руках.

— Простите, герр шиффслейтенант, — произнес он, склонившись над умирающим Микуличем, — она как-то сама выстрелила. Забавно, как такое иногда происходит, да? Привет вам от Паттиеры и Хузки.

Потом кто-то пробежал мимо, на бегу задев мое плечо. Его голос хрипел от ужаса.

— Бегите! Спасайтесь!

Мы повиновались и рванули вниз по склону сквозь деревья вместе с остатками отряда. Я остановился и подобрал флаг, не могу сказать зачем, быть может, годы чтения «Одобренных текстов для использования в начальных школах» стучали в моем сердце и говорили, что кандидату в офицеры габсбургской монархии не пристало оставлять флаг неприятелю. Флаг страшно мешал, пока я бежал, перескакивал через валуны и спотыкался о корни деревьев. Но я всё бежал и бежал, и вдруг понял, что за нами никто не гонится, прогремела только пара неприцельных выстрелов, видимо, нападавшие уже начали грабить мертвецов на тропе.

Вскоре я, задыхаясь, перешел на шаг и побрел по тропинке в компании Штрохшнайдера. Мы слышали остальных участников высадки среди деревьев, но уже стемнело, и мы не решились окликнуть их, опасаясь привлечь туземцев. У нас не было даже отдаленного понимания, где мы находимся, после того как мы потеряли из вида тропу, по которой пришли. Шепотом посовещавшись, мы решили, что поскольку остров — это ни что иное, как двуглавая гора, торчащая из моря, то спускаясь вниз, мы рано ли поздно выйдем на побережье. При условии, что не встретим враждебных аборигенов (что в Новой Силезии столь же вероятно, как не встретить ни одного католика в Ватикане). Мы немного задержались, я отцепил красно-бело-красный флаг от древка и сунул в брезентовый чехол. Затем мы начали спускаться.

В компании Штрохшнайдера я чувствовал себя не в своей тарелке, ведь он только что застрелил офицера, и я тому единственный свидетель. Я имел все основания подозревать, что как только мы достигнем побережья, он станет для меня угрозой гораздо большей, чем все каннибалы мира. Однако Судьба постановила, что этой ночью нам не удастся добраться до пляжа, и пройдя едва ли сотню метров, мы очутились на поляне с двумя десятками вооруженных дикарей, отдыхающих после драки. Они тут же вскочили и кинулись за нами в погоню. Один бросил топор и скосил Штрохшнайдера, а я споткнулся, и на меня набросились четверо или пятеро аборигенов. «О всемогущий Господь, — взмолился я, — пожалуйста, пусть это закончится поскорее». Затем я понял, что вопящая толпа волочит меня куда-то за ноги, а мои руки связаны за спиной. Они не собирались меня убивать. По крайней мере, пока.

Пока тараторящие пленители тащили меня по тропе, я терял сознание от ужаса. Мучают ли эти люди своих жертв прежде чем сожрать? Я вдруг вспомнил «Коралловый остров» (так он назывался?) и людоедский пир — тот самый, где визжащая жертва лежала связанной, пока кутилы отрезали приглянувшиеся кусочки от ее живого тела и тут же жарили на костре. Я видел, что кроме меня они волокут за ноги и Штрохшнайдера — его голова оставляла на земле кровавый след.

Казалось, что меня то ли вели, то ли волокли долгие часы, но в итоге вместе с отрядом дикарей я вошел в деревушку. Открыв глаза, я оказался лицом к лицу с мистером Масгроувом, одетым в грязную, окровавленную тельняшку, опоясанным патронташами и с винтовкой в руках. В свете факела он казался багровым, глаза безумны, а лицо черно от порохового дыма. На площади посреди деревушки горел костер, вокруг него сидела группа воинов, смеясь и распевая песни. Похоже, их день оказался удачным, чем бы они ни занимались.

— Отлично! — весело сказал он, — еще один из тех, кто творил беззакония, попал в руки праведников. Подождите, молодой человек, мы знакомы?

— Мистер Масгроув, умоляю, спасите меня от этих людей! Мне всего семнадцать. Я никак не связан с сегодняшними преступлениями, это все мой командир. Он был маньяком и теперь уже мертв.

— О каких преступлениях вы говорите?

— Мы поджигали деревни и пытали людей.

— Какие деревни?

— Вниз по долине, ведущей от Понтиприта.

— А, эти. Это хорошо, то лишь безбожники тетуба. Ваш отряд избавил нас от хлопот.

— Почему? Что вообще происходит?

— Великий и страшный день Господа, молодой человек, День гнева, когда кроткие восстанут и поразят тех, кто творил зло; когда злодеи, чьи имена не вписаны в Книгу жизни агнца, обратятся к горам и камням: падите на нас и сокройте нас, но помощь не придет. И будут трупы их пищею птицам небесным, а гады ползучие угнездятся там, где они прежде жили.