А завтра — весь мир! - [135]

Через восемь километров, в устье горной долины, мы вышли к первому местному поселению — кучке лачуг, крытых пальмовыми листьями. Несомненно, люди здесь сильно отличались от обитателей побережья. Хижины, гораздо более неуклюжие, чем те, что мы видели в Понтиприте, выглядели как эпилептические стога сена, разбросанные у банановых рощ. Два молодых туземца заметили нас с нескольких сотен метров. Микулич крикнул им. Они развернулись и побежали. Микулич выхватил винтовку у идущего рядом моряка, щелкнул затвором, приложил к плечу и выстрелил. Один из беглецов взмахнул руками, закричал и упал. Когда мы подошли, он был уже мертв, пуля попала в шею. Микулич пнул безжизненную голову мертвеца и заявил, что это научит его больше не сопротивляться аресту.

Остальные жители деревни при нашем приближении, очевидно, скрылись в лесу. Огонь в очагах еще горел, но единственный оставшийся в деревне человек был стар, слеп и покачивался на корточках у огня в своей хижине. Ни возраст, ни общее состояние не спасли его от допроса линиеншиффслейтенанта Микулича. Не спасло и то, что он совершенно точно не понимал ни слова на «трепанговом» английском, даже после того, как мы связали его сморщенные ноги жгутом, а руки заломили за спиной, пока не хрустнул хребет. Он лишь бессвязно завывал на каком-то непонятном наречии. Он так и выл, лежа связанным внутри хижины, когда мы поднесли факел к крыше из пальмовых листьев. Мы прошли дальше, оставив деревню в огне. Вокруг метались визжащие в панике свиньи, а домашняя птица хлопала объятыми огнем крыльями на раскисшей тропе. Допрос не дал результатов.

В следующей деревне наше расследование немного продвинулось. Здесь местные снова сбежали в лес при нашем приближении. Однако мы наткнулись на юношу с искалеченными ногами, который пытался скрыться, уползая на одних руках. Он говорил на «трепанговом» английском и немало рассказал после того, как его ноги немного поджарились на костре. Например, о странном черном человеке в одной тельняшке, который прошел через деревню несколько часов назад. С ним не было белого человека. Микулич поблагодарил юношу за помощь, прострелив ему голову, прежде чем предать огню хижины.

Я устало тащился за Микуличем через всю эту кошмарную вереницу убийств и поджогов, обильно потея и с древком на плече.

— Что ж, — объявил он мне, когда мы покидали третью горящую деревню, — кто там говорил о свирепых людоедских племенах с винтовками Снайдера? Покажите этим голожопым обезьянам немного твердости, и они разбегаются, как мыши. Если мы объявим этот остров колонией, Вене нужно лишь прислать сюда меня с сотней хорошо вооруженных ребят, и мы зачистим это место под поселение за месяц.

К вечеру мы достигли лесистых долин между горами Тетуба и Трампингтон. За день мы слышали множество спонтанных перестрелок и пару раз отдаленный звук чего-то посерьезнее винтовки — возможно, корабельной пушки Учатиуса, но скорее всего, динамитной шашки — популярнейшего оружия в этих местах. Впрочем, стрельба была далекой и никак нас не касалась.

За весь день мы не встретили никакого сопротивления — местные жители просто убегали при нашем приближении. Однако еще до заката мы наткнулись на первых вооруженных аборигенов, две группы бежали по горной тропе в нескольких сотнях метров перед нами, по-видимому, одно племя преследовало другое. Увидев нас, туземцы на мгновение забыли о своей ссоре, а потом продолжили схватку, пока их не разметал залп нашего отряда, оставив восемь или девять трупов на тропе и среди деревьев. Микулич осклабился, проходя мимо них и отметил, что белому человеку было бы неуместно проявлять предвзятость в споре аборигенов.

Неизбежное случилось с наступлением сумерек. Пока мы шли вперед, Микулич присматривал место для ночлега. Мы уже порядочно углубились в горы, и вечерний воздух холодил мокрую от пота одежду. Тропинка вилась между деревьев и валунов, покрытых мхом и папоротниками. Идеальное укрытие для засады. Два матроса разведывали дорогу впереди, чтобы избежать неприятностей, как рекомендовано в «Наставлении по действиям пехоты».

Однако туземцы, очевидно, не читали эту великолепную книгу и, полагаю, тихонько разобрались с обоими разведчиками задолго до того, как наш отряд появился в их поле зрения. Так или иначе, когда дикари набросились на нас, никаких сигналов тревоги не прозвучало. Семь или восемь десятков вопящих врагов обрушились со всех сторон в тот момент, когда мы слишком растянулись и уже не сумели восстановить строй, а тропа была слишком узкой, чтобы эффективно использовать винтовки. Через несколько секунд десантный отряд Микулича распался на отдельные группки, отчаянно обороняющиеся прикладами и саблями от наседающих со всех сторон черных.

Микулич находился рядом со мной во главе колонны. Он выхватил саблю и револьвер, пронзил одного нападавшего и выстрелил в другого, пока я пытался избавиться от флага и достать свою саблю и револьвер. Я отпихнул одного нападавшего, ударив его в живот древком флага — скорее случайно — и махнул саблей в сторону другого, пробегавшего мимо, сабля вылетела у меня из рук. Я знал, что это последние мгновения моей жизни, а после того, в чем я участвовал в этот день, лучше умереть, чем попасть в плен.