А я смогу… - [14]

А ведь ей казалось, что она крепко-накрепко заперла дверь в это самое прошлое. Но стоило появиться Серёже, как воспоминания, от которых замирало её глупое сердце, роем налетели, навалились на эту самую дверь, и она дрогнула и разлетелась в щепки. И теперь кажется, что и не было этих долгих девяти лет, а всё произошло вчера.

Но надо не вспоминать, а думать, действовать! Потому что в жизни её явно происходит что-то нехорошее. Но вот кто этому причиной?.. И тут вдруг она поняла, что теперь не одна. Как там сказал Серёжа? «Лёль, ты можешь думать обо мне всё, что хочешь, но бросить тебя одну вот сейчас я никак не могу. Ты же знаешь, я друзей в беде не бросаю». Она знала, конечно, знала. Только вот вся беда в том, что совсем не хотела, чтобы он был ей другом. Вернее, только другом.

Ох, как тяжело было самой себе признаваться в том, что бывший муж её, как выяснилось, по-прежнему оставался самым близким, родным и понимающим человеком. Но наедине с собой она старалась быть честной.

Больше всего Ольга хотела бы, чтобы Серёжа сейчас был рядом, сидел вот на этой кухне или хотя бы просто спал по своей привычке на спине, широко разметав руки и ноги. Но он уехал домой. А может быть, у него вообще семья и дети? Столько лет прошло. Разве возможно, чтобы он, такой добрый, умный, светлый, оставался один? Она не спросила его об этом, а он не сказал. Нет, нет… Она же видела его машину, ехала в ней. У семейных людей в салоне всё по-другому: валяются детские игрушки, забытые перчатки жены или её солнцезащитные очки. И кольца у него не было. Хотя… Это-то точно ни о чём не говорит.

Вздохнув, Ольга посмотрела на календарь, висевший на стене, и тут только вспомнила, что сегодня за день. А ведь с утра она была на службе в храме, как же умудрилась забыть? Она подошла к календарю и поправила покосившийся квадратик, выделявший числа. В нём ясно виднелись две цифры: два и один. Сегодня было двадцать первое сентября. Рождество Пресвятой Богородицы. Как тогда, но только девять лет спустя. Она посмотрела в окно на тёмное небо. Это шанс, Господи? Неужели ты даёшь мне ещё один шанс?

Выехав от Лёльки, из Реутова, Сергей с трудом поборол искушение сразу поехать к Рябининым и вывалить на них новости. Но потом глянул на часы и решительно направился домой.

Он так и не избавился от детской привычки жить всем вместе, семьёй. Да и не хотел избавляться, прекрасно понимая, что семья – это его единственная опора. Средства, слава богу, позволяли купить квартиры себе и – по соседству – младшей, незамужней ещё сестрёнке Вере. Она тоже работала у них с Павлом и очень им помогала. А вот теперь ещё и обосновалась рядом. Старшая сестра Светлана с мужем тоже поселились поблизости. Сергей хотел и родителей перевезти к ним, но мама и отец решительно воспротивились и остались в их старой квартире в Железнодорожном. Мама заявила тогда, что к внукам она прекрасным образом поездит на электричке, благо дети её устроились неподалёку от станции Карачарово. По прямой семь остановок, на восьмой выходить. Так и не уговорили их. Справедливости ради надо сказать, что квартира у родителей была хорошая, а теперь, после ремонта, который там учинили Ясень вместе с сёстрами, и вовсе прекрасная.

В общем коридоре Сергей прислушался. За дверью Вериной квартиры царила тишина: сестра спала. Он тяжело вздохнул, в сомнении потоптался немного, но будить пожалел и пошёл к себе. Взбудоражен он был так, что всё внутри тряслось противной мелкой дрожью, и Сергей ещё с полчаса бесцельно бегал по огромной своей квартире, стараясь угомонить бешено бьющееся и ноющее сердце.

Ах, если б он мог! Если б он только мог!

Лёлька всегда, с самого первого дня так на него действовала. Он чувствовал себя просто котом каким-то, унюхавшим валерианку и сладострастно мечтающим о ней. Но ведь прошло девять лет! Целых девять лет. И все эти годы он как-то жил, что-то делал, и даже чувствовал себя счастливым. Иногда. Не слишком часто.

А когда они жили вместе, он просыпался ночью и в темноте смотрел на Лёльку. Её длинные волнистые волосы покрывали подушку, и он гладил их и смотрел, смотрел. Лёлька спала ужасно чутко. И нечего было и думать о том, чтобы прикоснуться к её коже и не разбудить. Вот он и обходился волосами. Но и от этого тоже или от взгляда его она частенько просыпалась и сонно улыбалась ему. А если он не выдерживал и всё-таки обнимал её, то даже из самого глубокого сна она нежно шептала:

– Любимый мой, – и тыкалась ему тёплым носиком в шею.

А он, как дурак, млел и обмирал от счастья. И всё ждал, когда же наступит привыкание и охлаждение отношений, о которых все твердят. А они никак не наступали и не наступали. Не успели, наверное. Потому что они с Лёлькой, безумно любящие друг друга, взяли и вдруг, по какому-то идиотскому недоразумению, развелись.

Но он ведь выжил. И даже вполне неплохо жил себе, пока не появилась… нет, не Лёлька. Пока не появилась в жизни его лучшего друга Пашки Рябинина чудесная девчонка Злата.

До её появления они оба считали себя закоренелыми холостяками, один раз уже обжёгшимися на воде и старательно дующими на молоко.