…А вослед ему мертвый пес: По всему свету за бродячими собаками - [35]

Назавтра же другой гаитянский писатель, равным образом уважаемый, восторженно приветствовал на страницах «Матен» филиппику Франкетьена, одновременно во второй статье тот же автор, на сей раз по поводу двухсотлетия убийства Дессалина, обличал «заговор молчания», жертвой которого стал последний, — и это в газете, которая только о нем и талдычит, притом в разгаре подготовительных мероприятий перед грандиозными церемониями в его память. Тот факт, что один из самых известных призывов Дессалина — «Рубите головы, жгите хижины», похоже, никого не смущает, равно как и его разнузданная кровожадность, даром что, по всей видимости, именно ее масштабы побудили бывших соратников сговориться да и прикончить его (ну, по правде сказать, в текстах, что публикуются по случаю двухсотлетия, эта подробность обычно опускается, создается впечатление, что хотя Дессалин был-таки благополучно убит, коль скоро отмечаемая годовщина приурочена именно к данному событию, но никто лично руку к этому словно бы и не приложил). В опусах этого рода французы с неизбежностью попадают под подозрение в том, что это они злокозненно испортили репутацию Дессалина, они и Туссен-Лувертюра возвеличивали только для того, чтобы тем вернее опорочить его преемника, «более самобытного гаитянина». В длинном стихотворении, написанном в 1932 году и перепечатанном «Хроникером» в 2006-м, некто Шарль Моравиа вложил в уста Дессалина следующие слова:

«Я кровь проливаю за черный народ! / Так что за беда, коль невинный падет? / Кровь землю омоет, на то и война! / Спасительна кровь, очищает она! / О, я не устану и жечь, и крушить, / Я сердце для мщенья сумел закалить! / Я столько оставлю кровавых руин, / Что мир не забудет, кем был Дессалин!»

Поэтические вольности оставим на совести автора, но если персонаж, провозглашающий подобное, является «более самобытным гаитянином», чем Туссен-Лувертюр, тогда все, чего можно пожелать Гаити, — это иметь в будущем правителей не слишком самобытных.

Подробные свидетельства касательно смертоубийств на улице Тиремассе в прессе Порт-о-Пренса появились лишь через два дня после нашего ужина у мадам Ж. и накануне официальных торжеств по случаю двухсотлетия. За это время на площади Сен-Пьер перед гостиницей, где я остановился, воздвигли временное дощатое сооружение, чье сходство с эшафотом меня поначалу насторожило, — возможно, виной тому была тревожная атмосфера, которую нагнетали статьи, восхваляющие самые мрачные стороны личности Дессалина, — но потом я сообразил, что, хотя сию трибуну и сколотили в связи с годовщиной его убийства, предназначена она всего лишь для размещения оркестра.

«Хроникер» сообщал, что бойня развернулась в квартале Бель-Эр, на углу улиц Тиремассе и Мариела, сразу после наступления темноты, когда многие жители спешили домой, чтобы укрыться от дождя. Число пострадавших достигло двадцати пяти: семь погибших, восемнадцать раненых. «Матен» уточнял, что убийц было семеро, они подъехали на машине без опознавательных знаков, «голые до пояса и тяжело вооруженные». Два ежедневных издания, видимо пользуясь одними и теми же источниками, описывали их как сторонников бывшего президента Аристида, несколько лет назад принимавших участие в «операции Багдад», кампании террора, развязанной им с целью сделать страну неуправляемой. Будучи уроженцами квартала Бель-Эр, они покинули его по требованию местных жителей, а теперь вернулись, чтобы с ними посчитаться, вот и палили наудачу по тем, кто оказался на улице. «Хроникер» напоминал, как полтора года назад заключенные, вследствие операции, произведенной группой военнопленных, совершившие массовый побег из каторжной тюрьмы, при сходных обстоятельствах перебили два десятка обитателей трущоб, так называемой Божьей деревни, подозревая, что те донесли на них.

В том же номере «Хроникера» некто Тони Ролан Руссо пространно излагал политическую программу, призванную разрешить все проблемы Гаити. Согласно его утверждениям, эта программа была явлена ему во сне четырьмя отцами-основателями: Туссен-Лувертюром, Дессалином, Петионом и Кристофом. Ее пятый пункт был сформулирован так: «Создать большую динамику, послав группы студентов и рабочих прочесывать всю страну, чтобы доставить в каждую общину акт за подписью нового президента, по условиям которого все жители станут принцами и принцессами». Другой пункт программы Руссо, более приземленный, предполагал учредить «новую банковскую систему под двойным заслоном… более результативную, чем в Швейцарии», на основе учреждения, название которого в газете было набрано из одних заглавных букв: «СВЕРХСЕКРЕТНЫЙ БАНК НАРОДНОГО КАПИТАЛИЗМА».

20

Если автомобиль Эдуардо Мендосы, довольно невзрачная машина неопределенного цвета, будет и дальше, не встречая препятствий, так же плавно катить с востока на запад вдоль южной границы парка Чапультепек, мы с минуты на минуту выедем на дорогу в Толуку, что и было бы желательно. Шоссе, что проходит мимо южной оконечности этого парка, носит название Конституэнтес, оно хоть и ассоциируется с законопослушным соблюдением правил, но дано ему явно по недоразумению: из всех транспортных артерий мексиканской столицы эта — самая беспорядочная, хотя многие другие здесь, напротив, великолепны. Взять хотя бы Инсуржэнтес (ей бы поменяться именами с первой — та скорее напоминает о повстанцах, нежели о конституции), Ниньос-Эроэс или даже