А в чаше – яд - [43]

– Побойся Бога, Ариста. Какие мои яды? Сама подумай! Не могу я тебе с ядами помочь.

– У меня везде свои люди есть, я помогаю, мне помогают, никто еще не отказывал, так что тебе уж совсем не след, – усмехнулась хозяйка. – И эпарх о том знает, и претор.

На этих словах Ариста подняла на Нину глаза, в которых полыхнул яростный холод.

– Откуда же они знают? – пролепетала ошалевшая от такой перемены и откровенности Нина.

– От меня и знают. Претор вон каждую неделю приходит ко мне погостить, девушки мои его развлекают. Не слишком щедрый он гость, зато почтенный и полезный. И сегодня придет. Но тебя здесь никто не найдет и не выдаст.

Хозяйка лупанария неспешно поднялась, потянулась, волосами огненными встряхнула и пошла к двери. На пороге обернулась и с прежней ласковой улыбкой произнесла:

– Тебя служанка проводит да запрет, чтобы никакой гость случайно не потревожил. Не беспокойся ни о чем.

Нина сидела, опустив голову. Вот ведь – пошла за шерстью, а оказалась сама стриженой. Глупость сделала, да поздно теперь жалеть. Ничего она не сумела – ни убийцу найти, ни аптеку удержать. С лучшей подругой – и то поссорилась. А сикофант тоже хорош, не зря жена его ярится. И с Гликерией хороводы водит, врет ей, и к Нине с объятиями полез. Никому веры нет. Одна она теперь.

В таком настроении пошла аптекарша за сгорбленной старой служанкой. Та изъяснялась жестами, тоже была немая. Ближе к атриуму они столкнулись с худенькой девочкой, что тащила огромный кувшин, прижав к себе. Глянув на нее, Нина ахнула и остановилась. Узнала те глаза да брови стрелами.

– Ты Аглаи дочка?

Девочка молча кивнула, смотрела испуганно. Аптекарша погладила ее по голове, слезы опять покатились из глаз. Служанка вернулась, дернула Нину за руку, девочку оттолкнула. Та поспешила прочь.

Комната оказалась крохотной, но уютной. Небольшое окошко выходило в атриум. Посередине на пол, выложенный каменными плитами, был брошен цветастый шерстяной коврик. У стены стояла широкая скамья с мягким тюфяком, да с арабскими подушками. Из-под скамьи выглядывала глиняная ручка ночного горшка. Деревянный стол блестел, натертый маслом. На нем пара медных чаш, миска с орехами, расписанный цветами глиняный кувшин. Из угла с иконы тусклым золотом сиял лик Богородицы, освещаемый огоньком масляного светильника. На полу недалеко от двери притулился кувшин воды да свернутая холстина.

На скамье поверх тюфяка уже лежали Нинина чистая стола и мафорий. Там же была и ее сума. Нина смиренно дождалась, пока служанка выйдет да дверь запрет, и подошла к кровати. Столу надела, мафорий отложила в сторону. Проверила суму: и деньги, и опиумная настойка, и сверток с травами да отварами – все было нетронутым.

Нина аккуратно разложила снадобья на столе. Отвар кровохлебки с подорожником, что кровь останавливает. Мазь, что при ушибах и ожогах поможет. Отвар корня девясила. Тра́вы от недержания. Соль морская с золой. Притирание для рук. Масло лавандовое, масло эвкалиптовое, холстина чистая, маленькие ножички и щипчики. На самом дне сумы остались лишь кресало и несколько тонких лучинок. Нина перебирала травы и инструменты, как будто прощалась. Прикрыв все тряпицей, она села на скамью, сжимая в руках плоский глиняный сосуд с опиумом. Уставившись в стену остановившимся взглядом, Нина сидела, пока тени в комнате не наползли на все предметы тусклым покровом. Солнце уже садилось.

Аптекарша аккуратно поставила кувшинчик с опиумом на стол и опустилась на колени перед иконой. Молитва за молитвой слетали с ее губ, она просила прощения у Анастаса, что не справилась, не сохранила аптеку. Просила прощения и у мальчика отравленного, у матери его. И у Цецилии и детей ее. Не сохранила Нина яд правильно – вся вина на ней. Расплакалась опять, переживая за Гликерию, что не успела ее вразумить да предупредить. Просила прощения и у Бога за то, что такую глупость совершила, в лупанарий прибежала. Не будет она по указанию Аристы яды готовить. Не возьмет грех на душу.

Тихий стук в перекладины окошка прервал молитву. Нина с трудом поднялась с колен. Ноги затекли, она даже не заметила, как долго простояла. Подойдя к окошку, увидела худенькое личико и огромные глаза дочери Аглаи. Та зашептала:

– Чем помочь тебе, госпожа? Тебя заперли, я открыть замок не могу. Хочешь, еды принесу или воды кипяченой?

– Нет, милая, мне ничем не помочь уже. Ты себе помоги, беги из этого дома, не место тебе здесь. Матушке от меня поклон передай, скажи, чтоб не поминала лихом, – сил у Нины не было, ноги подгибались, она оперлась о стену плечом.

– Я матушке передам. А откуда ты ее знаешь? А почему ты здесь? Тебя мужчинам не покажут, ты уже немолода. Что змея от тебя хочет? – девочка сыпала вопросами, откидывая непокорный локон, что падал на лицо.

– Змея? Это ты так Аристу называешь? – невесело усмехнулась Нина.

– Ее так все девушки называют. Говорят, поначалу она ласковая да жалостливая, а потом как ужалит неожиданно да всю кровь из тебя выпьет.

– И правда, змея. А тебя как звать-то?

– Дарией меня дома звали. А здесь, сказали, будут называть Эрлой.

– Ты беги отсюда, Дария.

Та вздохнула.