«А» упало, «Б» пропало… Занимательная история опечаток - [3]

Шрифт
Интервал

А сам Пушкин при выходе в свет шестой главы «Онегина» опубликовал список опечаток, допущенных в предыдущих главах. Указал там и «зимой» — «домой». Но заметил он не все серьезные опечатки: некоторые были найдены уже после смерти поэта.

Но то ли еще ждало «Онегина»! В первых отдельных изданиях романа опечатки оказались краше прежних. Татьяна писала там Онегину: «Не ты ль, с отравой и любовью, / Слова надежды мне шепнул». Наверное, многие восприняли эту «отраву» как должное («любовный яд»!) — но Пушкин писал «с отрадой».

И еще пример: авторское примечание к строфе, посвященной дамам («…Так неприступны для мужчин, / Что вид их уж рождает сплин»), начиналось с таких слов: «Вся сия ироическая строфа не что иное, как тонкая похвала прекрасным нашим соотечественницам». Нетрудно догадаться, что строфа на самом деле не «ироическая» (то есть героическая) — ироническая!

Вот какого «Евгения Онегина» читали современники Пушкина! Право же, позавидуешь сам себе: мы‑то читаем «Онегина» исправленного, подготовленного учеными, очищенного от опечаток самым тщательным образом…

Стоп, стоп… Исправленного? Но в одном из советских изданий «Онегина» Татьяне Лариной досталось похлеще прежнего: из «неприступной богини» она превратилась в неприступную… башню.

Но мой Онегин вечер целой
Татьяной занят был одной,
Не этой девочкой несмелой,
Влюбленной, бедной и простой,
Но равнодушною княгиней,
Но неприступною башней…

А другое советское издание «Евгения Онегина» было, по слухам, отмечено еще более примечательной опечаткой. Наборщик непроизвольно внес поправку политического толка, вместо:

Друг Марса, Вакха и Венеры,
Тут Лунин… —

он напечатал:

Друг Марса, Вакха и Венеры,
Тут Ленин дерзко предлагал
Свои решительные меры
И вдохновенно бормотал…

Конечно, Ленин тоже предлагал решительные меры, однако про вдохновенное бормотание, да про дружбу с Вакхом и Венерой…


Но вернемся к нашему вопросу, как же относился Александр Сергеевич к издательским оплошностям? Уже из «зимней» истории можно понять: опечатки Пушкину досаждали серьезно, и без внимания он их не оставлял. Но реагировал достаточно спокойно. Еще в 1815 году иронически констатировал, что «на мою долю всегда падают опечатки», а девятью годами позже уверял А. А. Бестужева, издателя альманаха «Полярная звезда»: «я давно уже не сержусь за опечатки». Правда, в этом же письме Пушкин не преминул уколоть Бестужева — «а какой же смысл имеет: Как ясной влагою полубогиня грудь — воздымала или: с болезнью и мольбой Твои глаза, и проч.?» У поэта в оригинале было: «над ясной влагою» и «с боязнью и мольбой».

А еще был случай, когда Пушкин использовал опечатку как свое оружие. Он опубликовал в «Московском телеграфе» эпиграмму на редактора «Вестника Европы» Каченовского:

…Дурень, к солнцу став спиною,
Под холодный Вестник свой
Прыскал мертвою водою,
Прыскал ижицу живой.

В том же номере было помещено лукавое «исправление опечатки»: «Вместо Вестник следует читать веник». Это «исправление» лишало Каченовского причин для жалоб начальству — ведь эпиграмма, выходит, адресовалась не ему, не его журналу…

МАРЦИАЛ В РУКАХ ПЕРЕПИСЧИКОВ

Так что же присоветовал нам Пушкин по поводу опечаток? А пожалуй, что и ничего: сам он относился к опечаткам по настроению. Когда‑то досадовал, когда‑то смеялся…

И еще чуть–чуть о Пушкине — немного в сторону от опечаток. У его московского друга Павла Нащокина есть такое замечание: «Пушкин был человек самого многостороннего знания и огромной начитанности… С. С. Мальцеву, отлично знавшему по–латыни, Пушкин стал объяснять Марциала, и тот не мог надивиться верности и меткости его замечаний. Красоты Марциала были ему понятнее, чем Мальцеву, изучавшему поэта». Изумление Нащокина выглядит довольно потешно: разумеется, русскому поэту римский поэт был ближе, чем его приятелю Мальцеву, имевшему к поэзии отдаленное отношение.

Но к чему у нас эта цитата? А к тому, что упоминание о Марциале дает хороший повод заглянуть поглубже в историю вопроса. Интересно, знал ли Пушкин о таком изречении Марциала, обращенном к читающей публике: «Если тебе здесь, о читатель, некоторые места покажутся неточными, знай, что это не моя вина, а переписчика»? Если знал — легко мог бы повторить такую формулу и сам, заменив только переписчика на типографа или издателя.

В марциаловские времена книги переписывали от руки: до рождения первопечатника Иоганна Гутенберга должны были еще пройти целые эпохи. Место опечаток с полным правом занимали описки — и авторские (как у Пушкина), и особенно описки переписчиков, которые тогда и размножали книги для читателей. Пафос Марциала понятен, но вообще‑то римлянин не слишком гневался по поводу допущенных описок. Он хорошо знал, в каких условиях работали переписчики, и сам сообщал: книгу из 540 стихов писцы размножили всего за час! Разве можно при такой скорости обойтись без брака?

А вот и пример конкретной древнеримской описки, обретшей благодаря стечению обстоятельств долгую жизнь. В одном из своих трудов знаменитый врач Гален написал о «сфекоидальной» кости, находящейся в черепе. «Сфекоидальная» — значит, похожая на осу. Но переписчик допустил ошибку, и кость превратилась в «сфеноидальную» — то есть клиновидную. Новое слово закрепилось в практике: «клиновидная кость» называется так даже в наши дни.


Еще от автора Дмитрий Юрьевич Шерих
Город у эшафота. За что и как казнили в Петербурге

Новая книга известного петербургского журналиста Дмитрия Шериха приподнимает завесу над одной из самых темных граней истории города. Речь пойдет о казнях и обо всем, что с ними связано. Кто, за что, каким образом, кем был подвергнут ужасной процедуре на протяжении трехсот лет — все это читатель найдет на страницах книги. Автор с присущим ему литературным дарованием сумел найти достойную форму для такого непростого содержания. Он описывает события, не смакуя подробности, а пытаясь осмыслить происходящее с точки зрения истории, этики, психологии.


История Петербурга наизнанку. Заметки на полях городских летописей

Волей энтузиастов-мечтателей, а иногда по заказу начальствующих лиц рождались красивые легенды, способные украсить собою летопись любой европейской столицы… Не минула сия учесть и город на Неве. Его история буквально овеяна разного рода умыслами и небылицами. Многие эти фантазии уже въелись в плоть и кровь истории Петербурга — и автор не рассчитывает, что его книга радикальным образом изменит ситуацию. Кто хочет верить в красивое и судьбоносное — тот будет верить и впредь. Да и создатели многих современных сочинений о петербургской старине слишком уж пренебрегают критическим взглядом на вещи, часто забывая непредвзято взглянуть на прошлое и настоящее.


Агонизирующая столица. Как Петербург противостоял семи страшнейшим эпидемиям холеры

Холера и сегодня – смертоносная болезнь, но в российских столицах, Петербурге и Москве, эта «азиатская гостья» не появлялась уже очень давно. А когда-то ее приход полностью менял ритм жизни горожан, их повседневный быт: они обряжались в набрюшники, старались не выходить на улицу натощак, обтирались оливковым маслом и принимали всякие другие меры, дабы не попасть в быстро растущие скорбные списки. Везло не всем: семь петербургских холерных эпидемий унесли жизнь семидесяти тысяч горожан; в числе жертв недуга оказались великие Карл Иванович Росси и Петр Ильич Чайковский.Обо всем этом и идет речь в новой книге известного журналиста и историка, лауреата Анциферовской премии Дмитрия Шериха.


Улица Марата и окрестности

Предлагаемое издание является новым доработанным вариантом выходившей ранее книги Дмитрия Шериха «По улице Марата». Автор проштудировал сотни источников, десятки мемуарных сочинений, бесчисленные статьи в журналах и газетах и по крупицам собрал ценную информацию об улице. В книге занимательно рассказано о богатом и интересном прошлом улицы. Вы пройдетесь по улице Марата из начала в конец и узнаете обо всех стоящих на ней домах и их известных жителях.Несмотря на колоссальный исследовательский труд, автор писал книгу для самого широкого круга читателей и не стал перегружать ее разного рода уточнениями, пояснениями и ссылками на источники, и именно поэтому читается она удивительно легко.


Рекомендуем почитать
Из сборника «Рассказы о путешествиях»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Игра

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Bidiot-log ME + SP2

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Язва

Из сборника «Волчьи ямы», Петроград, 1915 год.


Материнство

Из сборника «Чудеса в решете», Санкт-Петербург, 1915 год.


Переживания избирателя

Ранний рассказ Ярослава Гашека.