А тебе слабо? - [23]

– В том-то и дело, Элизабет, – Скотт листает толстый буклет со школьным расписанием. – Твоя старая начальная школа в числе трёх других входит сюда. Ты многих ребят знаешь, сможешь восстановить старую дружбу. Как насчёт домоводства? Помнишь, мы с тобой пару раз пекли печенье?

– Бет. Меня зовут Бет. (Похоже, у бедняги проблемы с обучаемостью.) В последний раз, когда я что-то пекла, это были брауни, и я в них положила…

– Значит, домоводство вычёркиваем. Я предпочитаю имя Элизабет. Как звали твою лучшую подругу? Я ещё отвозил тебя к ней домой.

И мы играли в куклы. Снова и снова. Её мама разрешала нам брать настоящие чашки для кукольного чаепития. У них был настоящий дом с настоящими кроватями, и я обожала оставаться там на ужин. У них была горячая еда. Мне вдруг становится трудно глотать.

– Лейси.

– Точно. Лейси Харпер.

Дверь кабинета открывается, методист просовывает голову внутрь.

– Ещё пару минуточек, мистер Риск. Я разговариваю с иствикской средней школой.

Скотт выдаёт свою рекламную улыбочку.

– Не торопитесь. Скажите, Лейси Харпер учится в этой школе?

Как будто в меня стрельнули. Сейчас. В эту самую секунду.

– Да, конечно.

Обхохочешься. Скотт смотрит на меня.

– Смотри, как здорово!

Я изображаю нарочитую радость.

– Зашибись.

Скотт то ли предпочитает оставить мой сарказм без внимания, то ли искренне верит в мой восторг.

– Мистер Дуайер, вы не могли бы записать Бет в один из классов вместе с Лейси?

Мистер Дуайер чуть не падает на пол в приступе восторга.

– Мы сделаем всё возможное!

Он бочком выходит из своего кабинета и закрывает дверь.

– Тебя что, битой по голове били?

Я просто не могу поверить, что Скотт всерьёз собирается заставить меня ходить в эту школу.

– Только когда мне было три, но от зари и до зари, – бормочет он, продолжая листать буклет.

От его ответа у меня колет в груди. Я старалась изо всех сил заблокировать этот период своего детства. Дедушка, его отец, избивал до полусмерти обоих своих сыновей: и Скотта, и моего отца. Но Скотт не позволял ему поднимать руку на меня.

– А что ты думаешь насчёт испанского?

Я почти улыбаюсь.

– Мой приятель Рико научил меня нескольким испанским словам. Если парень распускает руки, я могу сказать…

– Вычёркиваем.

Вот чёрт. Это могло быть забавно.

– Серьёзно, Скотт. Ты что, правда хочешь, чтобы я здесь училась? Ты хорошо всё обдумал? Твоя кошечка с обручальным кольцом…

– Эллисон. Её зовут Эллисон. Давай-ка скажем вместе: Эл-ли-сон. Видишь, совсем не трудно.

– Неважно. Ей нравится, что тебя все боготворят. Угадай, как долго продлится её счастье, если все вдруг вспомнят, что ты – шпана из трейлерного парка, который в паре миль от Гровтона?

Он перестаёт листать каталог. Его взгляд не отрывается от страницы, но я знаю, что он больше не читает.

– Я больше не тот парень. Людей интересует только то, кто я сейчас.

– Как ты думаешь, сколько времени пройдёт, прежде чем эти люди вспомнят меня и мою мать?

Я хочу сказать это злобно, угрожающе, но получается жалобно, и я ненавижу себя за это.

Скотт смотрит на меня, и я с отвращением читаю сочувствие в его глазах.

– Они вспомнят тебя такой же, какой помню я: красивой девочкой, которая любила жизнь.

Взбешённая тем, что он продолжает обсуждать ту жалкую маленькую дурочку, я отвожу глаза.

– Она умерла.

– Нет, не умерла, – Скотт делает паузу. – Что касается твоей матери, то она приехала сюда, когда перешла в десятый, и очень быстро вылетела из школы. Никто её не помнит.

На меня накатывает тошнота, я прижимаю руки к животу. Скотта не было, когда полицейские пришли в наш трейлер, его не было рядом, чтобы вытереть мои слёзы. Они обещали не предавать огласке события той ночи, но я не сомневаюсь, что кто-нибудь всё же проболтался.

– А что будет, когда кто-нибудь вспомнит моего отца? – спрашиваю я. – После этого тебя перестанут обожать. Ты совершаешь большую ошибку, Скотт. Отправь меня домой.

– Мистер Риск, – методист из захолустья снова просовывает голову в кабинет.

Тревожные морщины бороздят его чересчур высокий лоб, в его побелевших пальцах зажат факс. Я сказала ему, что в Иствике меня постоянно оставляли после уроков за плохое поведение.

– Могу я поговорить с вами?

Я наклоняю голову, прекрасно зная, что сейчас поставлю мистера Дуайера в неловкое положение.

– В какой же класс вы хотите меня записать? – я барабаню пальцем по подбородку. – Может быть, с углублённым изучением английского?

– Сядь, Элизабет, – Скотт отлично намастырился отдавать приказания, не повышая голоса. – Да, мистер Дуайер, мы готовы обсудить расписание Бет.

Райан

Леди и джентльмены, держите за меня кулаки. Племянница Скотта Риска будет учиться в средней школе округа Буллит, и наш спор ещё не закончен. Я шагаю по запруженному коридору особенной, пружинистой походкой. Поражение – отвратительное слово. Но оно больше не про меня.

Моё настроение несколько ухудшается, когда я замечаю Криса, прижавшего Лейси к школьным шкафчикам. Его голова наклонена, её – чуть приподнята. Не лучший вариант, учитывая, что кабинет заместителя директора пустует, а сам он бродит где-то по школе. В прошлом году он прочёл нам лекцию о гормонах, плотских позывах и суровых последствиях, которые неизбежно наступят для тех, кто нарушит чужие телесные границы. В переводе на обычный язык: если вас застукают стоящим слишком близко к представителю противоположного пола, то оставят после уроков. А серия чемпионатов на первенство штата требует регулярных тренировок, а не отработок после уроков.