А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников - [14]

Летом 1809 года новая церковь наша была окончена, и стали готовиться к освящению трех престолов нижнего яруса, мать поехала в Москву для закупки утвари церковной и взяла меня с сестрами, Марьею и Настею, с собою. Это было в июне... В Москве остановились мы в доме двоюродного брата, Михаила Михайловича Грибоедова, на Кисловке; здесь почти ежедневно посещала нас добрая Анастасия Федоровна Грибоедова с Александром, о котором здесь кстати несколько слов еще: в ребячестве он нисколько не показывал наклонности к авторству и учился посредственно, но и тогда отличался юмористическим складом ума и какою–то неопределенною сосредоточенностью характера. Вспоминаю одну из его детских шалостей: в одно прекрасное утро он вздумал остричь наголо свои брови, которые были очень густы, и за это ему порядочно досталось от матери. Отца его мы почти никогда не видали, он или жил в деревне далеко от семьи, или когда приезжал в Москву, то проводил дни и ночи за азартною игрою вне дома, и расстроил сильно имение.

А. И. Колечицкая. Из "Моих записок"

10 августа 1822 г. Казулино. Мы отправились летом с Пьером, Аничкою и сестрою Лизою в Москву; первое время стояли в доме священника старого Вознесенья, отца Иосифа, умного старика, любившего говорить по–французски, и случилось, что, обходя с кадилом церковь, куда собирался весь beau–monde [высший свет (фр.).] московский, он говорил: "Pardon, mesdames" ["Простите, сударыни" (фр.).]. Он был моим духовником по совету нашей доброй, родной Анастасии Федоровны Грибоедовой, которую от младенчества привыкли уважать, как друга маменьки, и имевшей самое нежное попечение о братьях, когда они ходили в университет. Я чаще всего бывала у нее; помню, в один день она позвала меня обедать, и я нашла у нее большое общество. Вдруг входит молодой человек в очках, которого мне трудно было узнать, как Александра Грибоедова [1], товарища нашей юности, а ему невозможно было неожиданно догадаться, что я та, которую он знал девочкою; но мать его, с ее обычной живостью, воскликнула: "Александр, как же это ты не узнаешь дочь Мироньи Ивановны Лыкошиной?" Тогда он подошел ко мне и стал расспрашивать о братьях. Сестра его, Марья Сергеевна, лучшая музыкантша Москвы, ученица Фильда, проводила все дни за фортепьяно и арфою. <...> [2]

25 марта 1829 г. Грустная весть дошла до нас о бедственной кончине милого нашего Александра Грибоедова. Мы так недавно радовались его назначению посланником в Персию, блистательному пути, открывшемуся его замечательным способностям, он так недавно женился на молоденькой Нине, княжне Чавчавадзе, по любви, и вот в нынешнем январе он убит в Тегеране разъяренной чернью, за неосторожность кого–то из его людей, вздумавшего поднять покрывало проходившей женщине, чтобы посмотреть на ее лицо; Александр Сергеевич, услыша шум, сошел на улицу, чтобы унять волнение, и сам сделался жертвою фанатизма! Милый, умный Александр, как мне жаль его! Я писала о нем и его семье на стр. 12 и 99 этого тома [3], в воспоминаниях юности нашей, – тогда он был только веселый, резвый юноша, потом товарищ братьев в университетской жизни и не обещал еще того высокого таланта, который показал, написав бессмертную свою комедию "Горе от ума", которой многие стихи вошли в пословицы и так верно изображают Москву того времени. Бедная мать его, Анастасия Федоровна! С какою нежною любовью, с какою неусыпною, исключительною заботою она пеклась о воспитании сына и дочери, и в ту минуту, как видела труды свои, увенчанные таким блестящим успехом, она лишилась таким ужасным образом того, кто был бы славою ее старости. У него осталась молоденькая жена, урожденная княжна Чавчавадзе, на которой он только что женился в Грузии...

1 января 1840 г. Вчера у Труб<ецких> я познакомилась с П. А. Бестужевым, меньшим братом Марлинского, он рассказывал нам о своих несчастных путешествиях по Азии, о Грибоедове, которого он знал в Грузии и который называл его своим приемышем. Он очень привязан к брату, и я боялась слишком много расспрашивать о нем.

Н. Н. Муравьев–Карский. Из "Записок"

<1818 г. Тифлис.>

7–го <октября>. Якубович [1] рассказал мне в подробности поединок Шереметева в Петербурге. Шереметев был убит Завадовским, а Якубовичу тогда должно было стреляться с" Грибоедовым за то же дело. У них были пистолеты в пуках; но, увидя смерть Шереметева, Завадовский и Грибоедов отказались стреляться. Якубович с досады выстреляет по Завадовскому и прострелил ему шляпу. За сие он был сослан в Грузию. Теперь едет через Грузию в Персию Грибоедов. Якубович хочет с ним стреляться и поверил сив мне и Унгерну. Он не зовет нас в секунданты, зная, тему они подвергаются со стороны правительства, но желает, чтобы мы шагах в двадцати находились и помогли бы раненому. Я советовался на сей счет с Унгерном, и мы не находим в Тифлисе места удобного для сего. Грибоедов едет сюда потому, что он находится при Мазаровиче, который назначен поверенным в делах при персидском дворе. Мазаровичу положено при сем месте 3000 червонцев жалованья, кроме экстраординарной суммы.

8–го. После обеда ходил в сад, дабы найти место, удобное для поединка Якубовича. Вечер провел у меня Якубович. Его образ мыслей насчет многих предметов мне очень понравился.