A&P - [3]

Румянец Королевны уже не кажется загаром, и та пухленькая в клетчатом, которая мне больше нравилась сзади — действительно милый задок — заговорила: «Мы здесь не за большими покупками, просто пришли за одной вещью».

«Какая разница», — возразил Ленджил, и я заметил по тому, куда опустился его взгляд, что он до этого момента не обращал внимания на ее раздельный купальник. «Мы хотим, чтобы вы были подобающе одеты, когда приходите сюда».

«Мы прилично одеты», — неожиданно сказала Королевна, закусив нижнюю губу и раздражаясь, поскольку она помнит, откуда она — из места, в котором люди, основавшие «A&P», должно быть, выглядят довольно убогими. Банка рыбной закуски отражалась в ее необычайно голубых глазах.

«Девушки, я не хочу с вами спорить. В следующий раз приходите с закрытыми плечами. Это наши правила». Он поворачивается спиной. Эти правила для тебя. Их хотят деловые люди. Остальные хотят их нарушать.

Все это время мелькали посетители со своими тележками, знаете, овцы, сбежавшиеся посмотреть. Они столпились около Стокси, который осторожно открывал пакет, будто он чистил персик, и желал уловить каждое словечко. В этом молчании чувствовалось нарастающее напряжение, особенно Ленджила. Он спросил: «Сэмми, ты пробил эту покупку?»

Кажется, я сказал «нет», думал я совершенно о другом. Я стучу по кнопкам 4, 9, тин, бом — это гораздо сложнее, чем вы думаете, но если привыкнуть, то все превращается в одну маленькую песню со словами в моем случае: «Добрый день (динь), всее-го (бам) вам доб-ро-го (чик)» — этот «чик» означает, что вылетает чек. Я расправляю купюру со всей вообразимой аккуратностью, ведь ее только что достали из впадинки между двух наикрасивейших шариков ванильного мороженного, которые мне доводилось видеть, кладу полтора пенни в узкую розовую ладошку, складываю селедку в пакет, немного подгибаю его и передаю, при этом все время думая.

Девушки в спешке покидают магазин, и я заявляю Ленджилу: «Ухожу!», надеясь, что девчонки услышат, остановятся и посмотрят на меня — внезапного героя. Они же продолжают идти прямо к открывающимся автоматическим дверям, и вот уже Королевна, Клетчатая и Верзила (не то что бы из нее нельзя было сделать чего-то стоящего) упорхнули, оставив меня наедине с Ленджилом и его изогнутыми бровями.

— Ты что-то сказал, Сэмми?

— Сказал, что я ухожу.

— Я так и понял.

— Вам не нужно было их смущать.

— Это они смущали нас.

Затем я начал нести какую-то «чушь собачью» — так говорила моя бабушка, она была бы польщена.

«Думаю, ты совсем не понимаешь, что сейчас сказал», — ответил Ленджил.

«Это вы не понимаете», — ответил я и потянул за бабочку сзади на рубашке, стряхивая фартук с плеч. Пара покупателей, стоявших в мою кассу, засуетились, как тараканы, и начали сталкиваться.

Ленджил вздохнул, вид у него был серый, взрослый и снисходительный. Много лет уже он дружил с моими родителями. «Сэмми, ты же не хочешь так поступить с мамой и папой», — уверяет меня. И правда. Не хочу. Но считаю, раз начал делать что-то, непременно нужно довести до конца. Складываю фартук — на кармашке красным вышито «Сэмми» — кладу его на кассу, бабочку кидаю сверху (она тоже принадлежит им, если вам интересно). «Ты будешь жалеть до конца жизни», — сказал Ленджил, и я знаю, что это будет именно так. В то же время мысль о том, как он опозорил девушек, скребется изнутри. Я бью по клавише, аппарат жужжит «пипл», и выпрыгивает чек. Хорошо, что сейчас лето, и я могу покончить со всем без неуклюжести, сопутствующей надеванию галош и плащей. Я просто неторопливо иду к выходу в белой рубашке, которую прошлым вечером погладила мама, двери широко раздвигаются, и солнце разливается по асфальту.

Оглядываюсь, высматривая своих девушек, но они уже ушли, конечно. На улице ни души, кроме молодых родителей, перекрикивающихся со своими детьми из-за конфет, не купленных около зеленовато-голубого вагона станции Фэлкон. Глядя назад через пакеты удобрений и сложенной на тротуаре садовой мебели, я вижу Ленджила за моей кассой, он пробивает овцам покупки. Лицо управляющего такое темно-серое, а спина угловатая, что, кажется, будто его накачали железом. У меня же прихватило живот, в предчувствии, как немилостив ко мне будет мир с этого момента.