А наутро радость - [8]

– И вовсе не малышка! В то время я уже работала полный рабочий день. И я могла о себе позаботиться.

– Вне всякого сомнения!

– И знаешь, когда ты ушел с таким видом, будто не хочешь увидеть меня снова, это было просто ужасно!

– Я и не хотел иметь с тобой ничего общего. В то время я был шестнадцатилетним мужчиной и ты была для меня слишком маленькой.

– Что же заставило тебя передумать?

– Знаешь, когда я попрощался, ты широко улыбнулась и сказала: «До скорого». Что же мне было делать?

– Надо же! А помнишь, Карл, как в то воскресенье мы весь день ездили туда и обратно на пароме Статен-Айленда, заплатив всего один раз? И у нас была коробка крекеров, которые мы бросали чайкам, а они весь день летали за нами туда и обратно?

– А ты помнишь, Анни, то воскресенье в Кони-Айленд?

– Еще бы! Мы лежали на песке, лицом к лицу, и смотрели друг на друга.

– Нам пришлось лежать на песке. Если бы мы сели хоть на секунду, какая-нибудь парочка плюхнулась бы на наше место и нам бы пришлось сидеть спина к спине с незнакомцами. Просто кошмар!

– Но там был океан.

– Наверно, был. Я слышал его, но не видел. Столько народа!

– Карл, держу пари, что есть одна вещь, которую ты не помнишь. То воскресенье, когда мы просто гуляли по Манхэттену. Мы переходили улицу на углу Бродвея и Сорок второй улицы, и ты сказал, что если я действительно тебя люблю, то поцелую при всех, прямо на Бродвее.

– И ты поцеловала! Ну и смутился же я тогда!

– Лгун! Что бы еще такое вспомнить? Дай-ка мне подумать минутку, Карл.

Карл тоже вспоминал. Он думал о темных вестибюлях Бруклина. Вечер с ней всегда возбуждал его физически. Пожатие руки; ее бедро, тесно прижавшееся к его бедру в кинотеатре или трамвае; поцелуй украдкой на темной улице; робкое прикосновение к ее груди в темном кинозале. И отчаяние в конце вечера… он тащит Анни в темный вестибюль, чтобы страстно обнять… вечно на нервах, опасаясь, как бы кто-нибудь не вошел или не вышел из дома. Карл покачал головой, вспомнив все это.

– О чем ты думаешь, Карл?

– О том, как мы никогда не были одни, потому что нам негде было побыть одним. Наши нежности и поцелуи на людях: на улице, в метро, в трамваях, кинотеатрах, парадных… Всегда как какие-нибудь звери, которые ищут темного угла…

– Но мы были не единственные, Карл. У всех так было. Даже у людей постарше, которые как-то странно смотрели на нас, когда мы целовались на улице. В свое время и они так делали, только не помнили или не хотели помнить.

– Нет, они не делали ничего подобного.

– О, Карл, люди есть люди. Даже дети. И я бьюсь об заклад, что и здесь люди так же целуются украдкой, как мы.

– Но есть разница, любимая. Конечно, здесь тоже целуются, обнимаются, ухаживают – назови это как хочешь. Но тут есть стадион, куда можно пойти ночью и побыть наедине в темноте. А в теплую весеннюю ночь можно взять напрокат лодку на двоих.

– Да, здесь действительно все иначе. Странно! Человек живет по-своему и думает, что все живут так же. А потом он уезжает куда-то и видит, что можно жить по-другому.

Еще одна сигарета, еще одна пауза в разговоре. Затем со стадиона донесся приглушенный шум.

– Наверно, мы выигрываем, – сказал Карл.

– О, ты имеешь в виду матч.

– Анни! – Он взял ее за руку. – Может быть, ты не знаешь, что тебя ждет. Не исключено, что будет очень туго.

– Я к этому привыкла, Карл.

– Может случиться так, что мы не будем знать, где взять денег на следующий обед.

– Если я поступлю на службу, тогда нет.

– На это нельзя рассчитывать. Рассчитывать на работу. Что-нибудь может произойти.

– Ты имеешь в виду ребенка? О, мы как-нибудь справимся. Ведь я буду его кормить, и нам не понадобятся дополнительные деньги на его питание.

– Все не так просто. Мы не можем сразу же завести ребенка, любимая.

– Но я не знаю, как этого можно избежать.

– Я тут поспрашивал и выяснил, так что обо всем позабочусь. Мне просто хотелось, чтобы ты знала, почему мы не можем иметь ребенка.

– Тогда незачем об этом беспокоиться. Первым делом я поступлю на работу.

– И пополнишь собой список женщин, которые обеспечивают мужа, пока он учится в колледже.

– А что в этом плохого?

– Мне это не нравится.

– Карл, я привыкла работать. Я работаю уже четыре года. И ради чего? А теперь я кое-что за это получу.

– Нет, получу я. Я получу степень юриста. Но что получишь ты?

– Обеспеченное будущее для моих детей. Их отец будет юристом.

– Но что получишь ты?

– Я уже получила. Я здесь, в этом чудесном месте, с тобой. Я уехала от… – Она чуть не сказала: «От моего отчима». – Оттуда, где я была. О, я уже получила так много!

– Надеюсь, ты никогда не пожалеешь.

– Я никогда не пожалею, Карл. Что бы ни случилось.

Матч закончился, и толпа хлынула со стадиона. Карл забрал чемодан Анни и свои вещи из общежития. Ей пришлось нести свой чемодан, так как у него было два собственных. С плеча Карла свисала пара коньков, а под мышкой была теннисная ракетка.

«Эту сторону его жизни я не знаю, – подумала Анни. – Ведь он катается на коньках так хорошо, что выиграл серебряный кубок, и бегает так быстро, что получил медаль. А еще он играет в теннис по субботам с японским мальчиком с Гавайев. Я никогда не впишусь в эту часть его жизни. Невозможно вообразить, что я играю в теннис! Да я даже не умею играть в пинг-понг!»