A moongate in my wall: собрание стихотворений - [12]
Шрифт
Интервал
Я — полярный медведь за железным забором,
я как пленник живу в незнакомом саду,
ухожу только ночью в полярные горы,
к бесконечному снегу и синему льду.
Когда солнце дневное, такое чужое,
отойдет и погаснет, я буду один,
я вернусь в полосу голубого покоя,
я отдамся виденьям вечерних равнин.
Только ночь исцелит, если день утомляет,
только сон в неземные края унесет,
где холодное море, где ветер гуляет,
где уставшую голову солнце не жжет.
1928
32. «Ты мне вручил сосуд с зарею…»
Блоку
Ты мне вручил сосуд с зарею,
блеснувший ярким солнцем шар,
и я пошла твоей стезею
искать края заветных чар.
Кусочек солнца золотого
ты дал мне и велел идти,
но умер, не сказав ни слова,
и мне дороги не найти.
В какой-то сокровенной башне
теперь стоишь ты по ночам,
где не печально и не страшно,
где не бывать, наверно, нам.
и где за синими зубцами
тебе не видно до земли,
до тех, что робкими руками
твои лампады понесли.
1927
33. «Ведь огни только в сказках горят…»
Ведь огни только в сказках горят,
над верхушками призрачных гор,
о незримых мирах говорят,
непонятный выводят узор.
Вздохом этих огней не вспугнуть,
и над ними руки не согреть…
Чтобы на горы эти шагнуть,
надо только сперва умереть.
1923
34. «Где опушкой кусты всколыхнутся…»[61]
Где опушкой кусты всколыхнутся
и поникнут вечерней тоской,
наши лица себе улыбнутся,
мы коснемся друг друга рукой.
Отойдем, завернувшись с глазами
в непроглядную серую шаль,
попрощавшись слепыми словами,
— и чего-то покажется жаль.
Нам, что были так долго чужими,
будет слишком мгновенным закат
и в скрывающем призраки дыме
будет жаль недопетых баллад.
1926
35. «Иду болотной дорожкой…»
Иду болотной дорожкой,
с кочки на кочку
скользя,
подберу кое-где по цветочку,
— разве нельзя?
Мне ведь нужно очень немножко!
Вот желтенький, вот голубой,
клонится прямо в траву:
он ведь ничей, он — мой,
я сорву, —
Бог не накажет, на меня не посмотрит строго:
у Него их так много.
Я только один цветочек возьму у Бога.
1926
36. «Я тебе не дам своей руки…»[62]
Я тебе не дам своей руки
и не поведу к садам нирваны,
где летают ночью мотыльки
под луной, любовью пьяной.
Я тебе и сказки не скажу:
ты теперь большой и незнакомый.
ласково простившись, ухожу
к своему оставленному дому
и, забравшись на свою полать,
где свернулся котик мой мохнатый,
постараюсь снами доказать,
что и без твоей любви богата.
1926
37. «В хрустальный гроб, с цепочкой драгоценной…»
В хрустальный гроб, с цепочкой драгоценной,
запрятали любовь и отошли.
И не было заката над вселенной,
и тени на поляну не легли.
А нужно было, чтобы смолкли птицы
в печалью очарованных кустах,
и призраки собрались поклониться
на сделанных священными местах;
и чтобы содрогнулись сами боги,
взглянув совсем случайно с высоты,
и вдруг поняв, как хрупки и убоги
придуманные ими же мечты.
1926
38. «От луны до солнца протянула…»
От луны до солнца протянула
золотую, призрачную нить;
день и ночь оковами сомкнула,
и весенней чары не забыть.
Я колдунья. Я властна над всеми,
кто мою дорогу пересек!
Ты со мною встретился на время,
и теперь не можешь быть далек.
Пусть чужим путем, к чужому раю
ты ушел, — но ты мой видел след,
и тебе нельзя забыть, я знаю.
то, что было за мильоны лет.
1926
39. «You camе from quite a distant land…»[63]
То Eva Doyle
You camе from quite a distant land,
— perhaps a dream land, — from a place
where sycamores and poplars stand
in infinite and golden grace.
Yet you, whose words were clear to me,
you somehow had to drift away,
till many countries and a sea —
an endless sea — between us lay.
And now my house is desolate,
for neither you nor others such
will come to knock upon my gate
with hands I used to like to touch.
1928
40. Чортово озеро (Терриоки. Финляндия)[64]
Вода из камня сверкает
прозрачностью глубины,
и даже месяц пугает
за кудри синей сосны.
Ночные звери обходят
чернеющую дыру,
где черти вечером бродят,
и ведьмы поют поутру.
Я помню скользкие травы,
горбы нечистых могил,
и горький запах отравы,
который с туманом всплыл.
1925
41. «Мой бог — таинственная замкнутость лесов…»
Мой бог — таинственная замкнутость лесов,
где бродят волки и зовет сова,
причуды передутрешних часов
и отклики незримых голосов,
и мягкая болотная трава.
На облаках рубинно-золотых
сгустилась слава всех бессмертных сил.
Мой бог блеснул закатом и затих,
и слились волны сумерек седых,
прорезанные взглядами светил.
Я чую легкий времени полет
и шум непобедимого крыла.
Когда река свой зимний сон прорвет,
я поклонюсь перед движеньем вод,
где черная у берега скала.
Я верю в солнце, звезды и луну,
и в колдовство заката и зари.
Я от Отца и Сына отверну
свое лицо, и старый храм замкну.
Но если я заплачу — не смотри.
1925
42. «Когда посыплет снег, мелькая…»
Когда посыплет снег, мелькая,
мне будет память тяжела,
что смерть — ненужная такая —
его ведь снегом занесла.
Что он страдал, и даже слова,
которое сказать хотел,
до края берега пустого
замерзший звук не долетел.
Что только птицы и тюлени,
пришедшие со всех сторон,
и синие ночные тени
свершали тайну похорон,
и что, насмешливо блистая,
такой же яркий падал снег,
холодный саван наметая
для бледных и закрытых век.
1928
43. You Will Remember Me Forevermore (N. Gumilev)[65]
You will remember me forevermore
and all my world of magic and of light,