А мама дома? - [7]

Думать о возвращении из Берлина было гораздо приятнее, чем об отъезде. Анна даже постаралась заглушить в себе сомнения в том, что способна написать нечто самобытное.

– Хорошо, – сказала она. – Хотя я не совсем уверена…

– Подумай об этом, – кивнул Джеймс.

Добавить что-то к сказанному Анна не смогла из-за появления мальчика, прижимавшего к груди морскую свинку. Поздоровавшись, он прошлепал к маме, чтобы та его обняла. Потом он что-то шепнул ей на ухо, ему сказали, что шептаться некрасиво, и он громко спросил: «Можно Патриции чипсик?»

– Разве она любит чипсы? – спросила Элизабет.

– Не знаю. Это… – Он наморщил свой лобик в поисках нужного слова, и оно нашлось: – Эксперимент!

Малышу выдали немного картофельных чипсов с общего блюда, и все стали наблюдать, как морская свинка понюхала их, а потом начала грызть в углу комнаты.

– Ей понравилось, – отметил довольный мальчик.

– Пойди принеси блюдечко, – сказала Элизабет. – И у вас с Патрицией будет собственная порция чипсов.

– Ладно. – Он подхватил свинку. – Пойдем, Патриция. У тебя сейчас будет… – Он запнулся, но когда подошел к двери, все услышали его счастливый голос: – Банкет!

– Какой богатый словарный запас, – отметил Ричард. – Сколько ему?

– Шесть, – ответила Элизабет.

Малыш, очевидно, был для них светом в окошке.

– Он любит слова, – сказал Джеймс. – Научился читать, когда ему было четыре. Сейчас пробует писать рассказы.

– Бо́льшая часть из них – о Патриции, – улыбнулась Элизабет. – Готова спорить, вы не знали, что морские свинки умеют управлять самолетами. – Она умолкла, потому что вернулся мальчик. Элизабет помогла ему насыпать в блюдечко чипсы. И тут ее поразила какая-то мысль. Она повернулась к Анне: – Но ведь вы в его возрасте говорили только по-немецки. Это просто невероятно! А сейчас тоже говорите?

– Немного, – ответила Анна. – Я почти забыла язык.

Элизабет передала блюдечко сыну и сказала:

– Эта дама забыла почти все слова, которые знала в твоем возрасте, представляешь? А вместо этого она выучила совершенно другие слова.

Малыш недоверчиво посмотрел на Анну:

– Я бы не смог.

– Чего не смог? – спросил Джеймс.

– Забыть.

Все уставились на него с удивлением.

Мальчик набрал побольше воздуха:

– Я бы не смог забыть все слова, которые знаю. Даже если бы… даже если бы я выучил миллион триллионов новых слов. Я всегда буду их помнить.

– Даже если бы ты оказался в таком месте, где никто-никто не говорит по-английски? – спросил Джеймс. – Даже тогда?

– Я бы все равно помнил, – сказал мальчик.

Его отец улыбнулся:

– Ты уверен?

– Я бы помнил Патрицию. – Он покрепче прижал морскую свинку к груди. – Больше того! – заявил он, торжествуя. – Я бы помнил о ней по-английски!

Все рассмеялись. Ричард поднялся и сказал, что им пора домой. Но тут раздался шум, и на лестничной площадке появилась девочка лет девяти, с трудом держа на руках большущего невозмутимого младенца.

– Он хочет есть, – объявила девочка.

Девочка чуть помладше, идущая за ней, тут же закричала:

– И я хочу!

Обе захихикали, и их познакомили с Анной, которая как раз прощалась с их родителями. В суете младенец оказался на полу, в компании морской свинки. Элизабет взяла его на руки, и он тут же принялся сосать рукав ее платья.

Джеймс проводил Анну с Ричардом до двери.

– Удачи! – пожелал он, стараясь перекричать детские «до свидания». – И подумай над тем, что я сказал.

Анна вышла, а перед глазами у нее все стояла картина: Элизабет на верхней ступеньке лестницы с младенцем на руках.

– Я же говорил, она замечательная, – повторил Ричард, когда они зашагали по дороге.

Анна кивнула. Дождь перестал, но совсем недавно, и тротуары еще были мокрые.

– Думаешь, я смогу написать что-нибудь свое? – сказала Анна. – Попробовать интересно. Если мне придется лететь к маме, то, наверное, ненадолго.

– Возможно, всего на несколько дней.

Ноттинг-Хилл-гейт опустела. Демонстрантов, без сомнения, разогнал ливень, и они разошлись по домам. Рваный плакат, валявшийся в луже, служил единственным напоминанием о них.

– Знаешь, почему мне так неприятна мысль о поездке в Берлин? – спросила Анна, обходя лужу. – Может, это и глупо, но я опасаюсь русских. Вдруг они захватят весь Берлин и запретят выезжать оттуда? И я окажусь в ловушке… Но ведь им не дадут, правда?

Ричард отрицательно покачал головой:

– Это равносильно началу войны с Америкой.

– Да, конечно. Но мне все равно страшно.

– Тебе было страшно, когда вы бежали из Германии?

– Может, это нелепо звучит, но тогда я толком не понимала, что происходит. Помню, что на границе я что-то сморозила, а мама велела мне умолкнуть. Благодаря маме все казалось в порядке вещей. – Они лавировали между лужами. – Надо мне было ответить на ее письмо!

По возвращении домой Анна ощутила прилив хозяйственности.

– Нужно составить список необходимых дел, например доставка коврика… Да! Что ты будешь есть, пока меня не будет? Вечером я что-нибудь приготовлю. А ты потом разогреешь.

Анна составила список, решила, что приготовить, и к тому времени, когда Конрад должен был позвонить, чувствовала себя готовой к любому повороту событий. Усевшись рядом с телефонным аппаратом, она мысленно перебирала вопросы, которые нужно задать, и ждала. Конрад позвонил точно в девять. Сначала Анна услышала гул немецких голосов, а потом – голос Конрада, на удивление спокойный.