А ларчик просто открывался - [14]

Я слегка кивнула головой в знак согласия, и Борисов продолжил:

— Теперь перейдем к данному частному случаю. Допустим, что в нашем или каком-либо другом городе есть человек, страстно увлекающийся предметами церковной утвари, конкретно — старинными иконами. У него уже есть солидная коллекция икон, но для того чтобы она была полной, не хватает только одной — иконы Тверской Богоматери. Пока эта икона находилась в составе другой частной коллекции, он мог даже не знать о ее местонахождении. Но вот в местном музее организуется выставка икон. Наш коллекционер, назовем его условно «мистер Х», попадает на нее и обнаруживает там «свою», то есть недостающую икону…

— Прошу прощения, — перебила я Юрия Борисовича, — но как он мог знать, что икона Тверской Богоматери будет выставлена на этой выставке?

— А он мог этого и не знать. Скорее всего, в поисках необходимого он посещал все выставки икон, о которых ему было известно. А нашей выставке предшествовала широкая реклама, так что не знать о ней мог только человек, абсолютно этим не интересующийся. О том, что наш «мистер Х» не знал, что икона Тверской Богоматери будет выставлена в Радищевском музее, свидетельствует и тот факт, что ограбление было совершено под конец выставки. Наверняка преступник предварительно посетил ее, убедился, что то, что ему необходимо, наконец им найдено, обдумал план ограбления и в конечном итоге украл икону.

— Значит, скорее всего, мы имеем дело с маньяком, одержимым желанием усовершенствовать свою коллекцию?

— В целом, Танечка, вы правильно поняли мою мысль, — ответил Борисов с плохо скрываемой иронией.

— Но ведь во время ограбления был убит охранник. Зачем человеку, желающему всего-навсего добавить к своей коллекции еще одну икону, идти на такое серьезное преступление?

— Вы же сами только что сказали, что это маньяк. А если у человека идея-фикс, если он всецело зависим от своего желания, то такая мелочь — в масштабах мышления одержимого человека, я имею в виду, — как убийство, вряд ли его остановит. К тому же охранник мог увидеть преступника, в таком случае ничего другого, как только убить нежелательного свидетеля преступления, ему не оставалось.

— Допустим, что все это верно. Скажите, пожалуйста, каковы тогда у меня шансы раскрыть это дело?

— Практически никаких. Посудите сами, Танечка: маловероятно, чтобы человек, укравший из музея икону да к тому же еще и убивший человека, стал ее выставлять на показ. Это просто глупо.

— А разве не глупо пополнить свою коллекцию новой уникальной иконой и не иметь возможности никому ее показать, даже просто похвалиться? Или он не понимал, на что идет?

— Да нет, он как раз все трезво оценил. Вы просто упускаете из виду одну очень важную деталь. Для людей, подобных тому, кто мог решиться на это преступление, далеко не самым важным является возможность показать кому-то свою коллекцию. Для них главное обладать ею, хранить ее в каком-нибудь укромном месте и время от времени любоваться ею самому. Вспомните хотя бы золотой запас Скупого Рыцаря. Огромное количество денег лежит в сундуках совершенно без дела, и никто, кроме самого хозяина, даже не может взглянуть на него. Насколько мне известно, подобных случаев в криминальной практике не так уж мало. Если бы я был криминальным статистиком, то непременно назвал бы все подобные преступления, совершенные маньяками, идущими на кражу и даже убийство с единственной целью — просто обладать своим приобретением, синдромом Скупого Рыцаря. Красиво, не правда ли?

Честно говоря, мне было совершенно не до восхищения филологически-криминальными изысками Борисова. То, что он сказал, совершенно меня не порадовало.

— Значит, вы абсолютно уверены, что в случае, если ваше предположение окажется верным, эта икона никогда нигде не проявится?

— По крайней мере — до тех пор, пока жив ее новый владелец.

— Так долго я ждать не могу…

— На все воля божья! Возможно, я ошибаюсь, и все гораздо проще. Давайте-ка лучше выпьем еще по рюмочке вашего изумительного коньяка, Танечка, — сказал Борисов, потянувшись за бутылкой.

Мы выпили коньяка, закусив его виноградом, и я закурила следующую сигарету.

— Юрий Борисович, а что вы можете сказать о коллекции Годящева в целом, — не отступала я.

— Я был на этой выставке и со всей определенностью могу сказать, что это безусловно одна из лучших коллекций в стране. Наверняка ее обладатель очень состоятельный человек. Стоимость всей коллекции, Танечка, превышает все ваши самые смелые предположения, уверяю вас. Кстати, икона Тверской Богоматери действительно не самая дорогостоящая в этом собрании. Там есть куда более ценные жемчужины. Что опять-таки подтверждает мою версию о том, что эта икона была украдена потому, что хотели украсть именно ее.

— А как вы считаете, могли украсть эту не самую дорогую икону из тех соображений, что ее гораздо проще сбыть, чем совершенно уникальную?

Борисов на какое-то время задумался.

— А почему нет? Только моя версия нравится мне гораздо больше. В ней столько романтики! А в вашей, Танечка, уж извините, сквозит откровенный прагматизм, даже цинизм…

— А что делать? Такова специфика моей работы, — усмехнулась я. — Ваше предположение абсолютно не дает мне шансов на успешное завершение этого дела. А если правильно мое, кое-что еще можно сделать. Конечно, при условии, что вы поможете мне узнать, куда попадают краденые предметы церковной утвари, — кокетливо подвела я к тому, что меня интересовало, недвусмысленно намекая, что было бы неплохо назвать мне два-три адреса скупщиков.