А. К. Толстой - [4]

Таким образом, «направление в жизни» на самом деле определяет характер творчества, даже если направления этого придерживаются лишь на словах. Алексей Константинович Толстой был тем редким человеком, у которого направление мыслей не расходилось с направлением жизненных путей. Другое дело, что человеку часто бывает свойствен инстинкт противоречия, вследствие которого он часто готов спорить с другими против того, за что на самом деле стоит сам. Более того, он может иногда, не будучи в состоянии перебороть свою противоречивую природу, оспаривать свои собственные побуждения, вводя таким образом в заблуждение не только других, но и себя. Творческий путь А. К. Толстого в этом отношении чрезвычайно показателен.

* * *

«Я родился художником, но все обстоятельства и воя моя жизнь до сих пор противились тому, чтобы я сделался вполне художником», — писал он в возрасте 34 лет, то есть вполне сложившимся человеком. Что же это были за обстоятельства, которые, забегая вперед, скажем, длились еще 10 лет? Вопреки обыкновению эти внешние обстоятельства отнюдь не были неблагоприятными, а скорее слишком счастливыми. Алексей Константинович был очень богат; родственники, проявлявшие о нем большую заботу, занимали высокие государственные посты, были приближены ко двору; здоровье его смолоду было поистине богатырским — он завязывал узлом серебряные вилки и ходил один на медведя; с детства его окружала атмосфера искусства — Италия, эта вторая родина русских художников, знакома была ему еще в отрочестве. Однако вместо того, чтобы с юных лет отдаться своему призванию (а он «начал марать бумагу и писать стихи» в шесть лет, кроме того, «всегда испытывал неодолимое влечение к искусству вообще, во всех его проявлениях»), Алексей Константинович «насиловал себя из чувства долга, считаясь с родными, у которых на это были свои взгляды». Согласно же этим взглядам Толстой должен был вступить в государственную службу и делать карьеру.

По желанию матери, честолюбивой и властной Анны Алексеевны Перовской (она ушла от мужа — Константина Петровича Толстого, едва родился Алеша), когда ему исполнилось 17 лет, Толстой был зачислен «студентом» в Московский архив Министерства иностранных дел. Спустя много лет Алексей Константинович вспоминал, что он «вступил в службу с большим отвращением», хотя присутственных дней было всего два в неделю, строгости дисциплины никакой особенной не было, а предмет, которым ему надлежало заниматься, был история России, всегда его притягивавший. «Архивные юноши» должны были разбирать и описывать древние рукописи — столбцы. Несмотря на отвращение к службе — насильственному и обязательному занятию пусть даже интересным делом, — именно здесь, вероятно, вошла в душу Толстого любовь к истории России, особенно к древнему ее периоду, здесь приобрел он многое из тех знаний, которые использовал потом в своих исторических произведениях. Любовь к древнеславянскому языку, уже к тому времени устаревшему и для многих непонятному, была органична не только для Толстого-художника, но и для Толстого-человека. С каким вкусом и, конечно, присущим ему юмором пишет Толстой письма к историку Н. И. Костомарову, используя древнеславянизмы! Вот, например, как зовет он приятеля к себе, в имение Пустынька под Петербургом: «…Богом спасаемый отче. Почто отверз еси всуе гортань свою, глаголя: Иду на вы! и не пришед?

Отрекися, молю тя, от суесловия своего, паче-ж от прельщения сатанинскими плясобесии, воздий на рамена свои хитон незлобия, облеки чрево в штаны мудрости, и гряди, невинного ради вожделения, во подобие Фиваиды, Пустынькою нарекаемое…

Окаянный и душевными струпы обильный мерзостный блудник, лжесвидетель и богомолец

старец Алексий».

А в Петербурге приглашает в ложу Мариинского театра: «…Велиим вожделением молю тя, господине, прииде заутра в час седьмый в логовище игемонское Мариинского Феатра, ложею министерскою от невежд нарицаемое, обаче-ж тамо скверного раба своего обрящеши, и супругу его, неких домочадцев, и опричь того, матрону некую, зело ко лицезрению твоему бешенство имеющу.

Твой богомолец и прохвост, скверный раб божий

Алексий».

И тем не менее Алексей Константинович вовсе не считал себя настоящим знатоком древнерусского языка: «Славянский мир всегда привлекал меня, хотя, к моему стыду, я плохо знаю даже наш церковный язык. Даст Бог, я исправлю в себе этот недостаток…» Кстати, о языке — Толстой чрезвычайно строго относился к слову, к правильному его употреблению. Он был одним из постоянных «поставщиков» слов для словаря, составляемого В. И. Далем, к которому испытывал большое уважение за его действительно подвижнический труд. Впрочем, сам будучи очень чутким к языку, Алексей Константинович не всегда соглашался с Далем, он даже полагал, что у того не хватало знаний «о законах этимологии или философии языка», вследствие чего в его словаре встречались неверные группировки слов или неправильное словопроизводство.

Тяготясь службой, Толстой пытался уйти в отставку, однако обычно вмешательство его родных приводило к тому, что от него попросту «откупались» длительными отпусками и все шло по-старому. Менялись места служб, он время от времени получат новые назначения; параллельно служебным чинам повышались и придворные звания: камер-юнкер, затем флигель-адъютант. Но карьера не радовала Толстого: «У меня такое отвращение, именно отвращение к службе, какова бы она ни была, в том виде, как она существует у нас, что, даже если бы я хотел фокусом заставить себя подчиниться этому, я бы никогда не дошел до хороших результатов, и потом — я ставлю искусство как пользу сто раз выше службы».