А. И. Суворина - [3]
«Если бы вы, – пишет Чехов Суворину из Мелихова 27 октября 1892 года, – не были похожи на Анну Ивановну и верили в мой медицинский гений, то я прислал бы вам хороший рецепт – пилюли от запоров. Но вы в этом деле считаете меня „мужичонкой“ и даже не хитрым. Аллах вам судья!»
Чехов, в отместку, шутил над дамскою рассеянностью Анны Ивановны. Она пишет Чехову в Ниццу, адресуя – «Nico, Антону Павловичу», – позабыв дописать фамилию. Письмо тем не менее дошло. Чехов – «сел писать ей ответ в виде драматического диалога, но не кончил: что-то помешало. Пожалуйста, Алексей Сергеевич, передайте ей поклон и мой привет от всей души» (18 декабря 1897 г.).
И в другой раз: «Хотел было написать Анне Ивановне в ответ на ее письмо стихи, но ничего не вышло».
Добрыми пожеланиями и приветами Анне Ивановне заключаются едва ли не все письма Антона Павловича к старику Суворину, обыкновенно в тройственном соединении имен с обоими детьми: «Анне Ивановне, Насте и Боре нижайший поклон и привет из глубины сердца» (27 января 1898 г. Ницца). «Анне Ивановне и всем вашим тысячи сердечных пожеланий». «Передайте Насте, что если бы я был на спектакле (в зале Павловой), то непременно поднес бы ей корзину цветов» (1 апреля 1897 г.). «Вы ничего мне не пишете об Анне Ивановне и о Насте. Что они поделывают? Как поживают? С вами ли Боря? Пожалуйста, поклонитесь им и скажите, что я вспоминаю о них каждый день» (21 июня 1897 г. Мелихово).
И так далее – всегда все в том же сердечном, почти родственном тоне. Иногда добавляются имена мадмуазель Эмили, гувернантки Анастасии Алексеевны, также большого друга Чехова, и Евгении Константиновны, супруги Алексея Алексеевича Суворина.
По Петербургу ходит инфлюэнца. Забралась она и в суворинский дом. Чехов откликается:
«Что Буренин болен, это не беда: страдания ведут к совершенству. Но Настю бедную очень жаль. Ее гонит в рост, она скоро будет с вас ростом: комплекция у нее не из важных: вероятно, будет часто хворать, пока не окрепнет и не перевалит за 20 лет. Если у нее только малокровие, то почему же 39 гр. Если инфлюэнца, то не лучше ли ехать в деревню, а не за границу, где тоже инфлюэнца. Не верю я в целебную силу заграничных поездок. Вагонная качка, подлые табльдоты, отсутствие печей, твердая почва под ногами и магазинная суета – все это, по-моему, не вредно только здоровому. Извините, что я вмешиваюсь, но Насте в Феодосию лучше бы».
«Вы уже давно писали мне, что у Анны Ивановны болит горло. Самое лучшее лечение при болезни горла – это иметь мужество не лечиться» (29 декабря 1895 г. из Мелихова).
В биографиях Чехова и воспоминаниях о нем обыкновенно отмечается только дружба Антона Павловича с самим стариком Сувориным – литературная и житейская. Но это неверно. Он был тесно связан со всею суворинскою семьею. И в ней тоже с величайшим вниманием и любовью следили за его успехами, тревожились неудачами.
«Черный монах» встревожил Сувориных за Чехова: в мрачности повести почудилась им субъективная исповедь самого автора. Чехов отвечал:
«Кажется, я психически здоров. Правда, нет особенного желания жить, но это пока не болезнь в настоящем смысле, а нечто, вероятно, переходное и житейски естественное. Во всяком разе, если автор изображает психически больного, то это не значит, что он сам болен. „Черного монаха“ я писал без всяких унылых мыслей, по холодном размышлении. Просто пришла охота изобразить манию величия. Монах же, несущийся через поле, приснился мне, и я, проснувшись утром, рассказал о нем брату Мише. Стало быть, скажите Анне Ивановне, что бедный Антон Павлович, слава Богу, еще не сошел с ума, но за ужином много ест, а потому и видит во сне монахов».
Известно, как тяжело принял Чехов провал своей «Чайки» на сцене Александрийского театра труппою, закоснелою в «традициях» и не сумевшею или не пожелавшею вникнуть в новый дух чеховского театра. (Знаменитый комик Варламов уверял, что пьеса Чехова – это: «гренти-бренти, Антон ведет козу на ленте»). В письме Чехова к Суворину (22 октября 1896 г. из Мелихова), по поводу чрезмерных утешений в провале «Чайки», Антон Павлович пишет: «Сестра (Марья Павловна) поспешила из Петербурга домой, вероятно, думала, что я повешусь. Она в восторге от вас и от Анны Ивановны, и я рад тому несказанно, потому что вашу семью люблю, как свою».
Еще более выразительное признание в позднейшем письме от 16 ноября 1900 г.:
«Из газет я узнал, что Настя вышла замуж. Поздравляю вас, Анну Ивановну и Настю, желаю от души от чистого сердца счастья. К вашей семье я привязан почти как к своей, и в искренность моего пожелания вы можете верить».
А ведь тогда литературно-деловая связь между Сувориным и Чеховым уже порвалась и Антон Павлович, совсем отойдя от «Нового времени», был в объятиях «Русской мысли».
Бывая в Петербурге, Чехов обыкновенно стоял у Сувориных. Заботами Анны Ивановны ему была устроена славная квартирка-гарсоньерка в дворовом флигеле, на третьем этаже, – превосходные спальня и приемная, прихожая и кухня. Потом она перешла ко мне, и я прожил на ней почти целый 1897 год с великим комфортом, но шуточно попрекаемый строгою домовладелицею:
Однажды в полицейский участок является, точнее врывается, как буря, необыкновенно красивая девушка вполне приличного вида. Дворянка, выпускница одной из лучших петербургских гимназий, дочь надворного советника Марья Лусьева неожиданно заявляет, что она… тайная проститутка, и требует выдать ей желтый билет…..Самый нашумевший роман Александра Амфитеатрова, роман-исследование, рассказывающий «без лживства, лукавства и вежливства» о проституции в верхних эшелонах русской власти, власти давно погрязшей в безнравственности, лжи и подлости…
Сборник «Мертвые боги» составили рассказы и роман, написанные А. Амфитеатровым в России. Цикл рассказов «Бабы и дамы» — о судьбах женщин, порвавших со своим классом из-за любви, «Измена», «Мертвые боги», «Скиталец» и др. — это обработка тосканских, фламандских, украинских, грузинских легенд и поверий. Роман «Отравленная совесть» — о том, что праведного убийства быть не может, даже если внешне оно оправдано.
В Евангелие от Марка написано: «И спросил его (Иисус): как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, ибо нас много» (Марк 5: 9). Сатана, Вельзевул, Люцифер… — дьявол многолик, и борьба с ним ведется на протяжении всего существования рода человеческого. Очередную попытку проследить эволюцию образа черта в религиозном, мифологическом, философском, культурно-историческом пространстве предпринял в 1911 году известный русский прозаик, драматург, публицист, фельетонист, литературный и театральный критик Александр Амфитеатров (1862–1938) в своем трактате «Дьявол в быту, легенде и в литературе Средних веков».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«К концу века смерть с особым усердием выбирает из строя живых тех людей века, которые были для него особенно характерны. XIX век был веком националистических возрождений, „народничества“ по преимуществу. Я не знаю, передаст ли XX век XXI народнические заветы, идеалы, убеждения хотя бы в треть той огромной целости, с какою господствовали они в наше время. История неумолима. Легко, быть может, что, сто лет спустя, и мы, русские, с необычайною нашею способностью усвоения соседних культур, будем стоять у того же исторического предела, по которому прошли теперь государства Запада.
«Единственный знакомый мне здесь, в Италии, японец говорит и пишет по русски не хуже многих кровных русских. Человек высоко образованный, по профессии, как подобает японцу в Европе, инженер-наблюдатель, а по натуре, тоже как европеизированному японцу полагается, эстет. Большой любитель, даже знаток русской литературы и восторженный обожатель Пушкина. Превозносить «Солнце русской поэзии» едва ли не выше всех поэтических солнц, когда-либо где-либо светивших миру…».
"Литературная газета" общественно-политический еженедельник Главный редактор "Литературной газеты" Поляков Юрий Михайлович http://www.lgz.ru/.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
историк искусства и литературы, музыкальный и художественный критик и археолог.
историк искусства и литературы, музыкальный и художественный критик и археолог.
АМФИТЕАТРОВ Александр Валентинович [1862–1923] — фельетонист и беллетрист. Газетная вырезка, обрывок случайно услышанной беседы, скандал в московских аристократических кругах вдохновляют его, служа материалом для фельетонов, подчас весьма острых. Один из таковых, «Господа Обмановы», т. е. Романовы, вызвал ссылку А. в Минусинск [1902]. Фельетонный характер окрашивает все творчество А. Он пишет стихи, драмы, критические статьи и романы — об артисте Далматове и о протопопе Аввакуме, о Нероне («Зверь из бездны»), о быте и нравах конца XIX в.
АМФИТЕАТРОВ Александр Валентинович [1862–1923] — фельетонист и беллетрист. Газетная вырезка, обрывок случайно услышанной беседы, скандал в московских аристократических кругах вдохновляют его, служа материалом для фельетонов, подчас весьма острых. Один из таковых, «Господа Обмановы», т. е. Романовы, вызвал ссылку А. в Минусинск [1902]. Фельетонный характер окрашивает все творчество А. Он пишет стихи, драмы, критические статьи и романы — об артисте Далматове и о протопопе Аввакуме, о Нероне («Зверь из бездны»), о быте и нравах конца XIX в.
«Прочитал в «Сегодня» о кончине М. В. Ватсон. Откровенно сказать, я уже лет семь почитал ее отошедшею из мира сего в пребывание «со духи праведны». В газетах – ошибкою – было, и опровержений не последовало. А было даже не о смерти, но уже о каком-то безобразии, якобы учиненном беспризорными или иными подсоветскими хулиганами над ее могилою на петербургском Волковом кладбище. Помню, я тогда еще подивился, как же это вышло, что мы, зарубежники, проморгали смерть такой замечательной, единственной в своем роде женщины и узнаем о ней только из заметки о кладбищенских непорядках?..».
«Предсвяточное событие Белокаменной – смерть Захарьина. Когда я увидел это неожиданное известие в „Московских ведомостях“, я, право, не поверил своим глазам и даже протер их:– Как же это? Захарьин, сам Захарьин – и вдруг умер?!.».
«Привыкнув с детских лет к авторитету Александра Ивановича, как несравненного русского Демосфена, я услыхал его лично и познакомился с ним лишь в 1896 году, в Москве, в окружном суде. Он выступал в качестве гражданского истца по делу бывшего редактора „Московских ведомостей“ С. А. Петровского, обвинявшегося, не помню кем, в клевете. Говорил Урусов красиво, бойко, эффектно, с либеральным огоньком, был раза два остановлен председателем, но, в общем, я должен сознаться – речь была довольно бессодержательна и неприятно утомляла слух громкими банальностями…».
«„Душа Армии“ ген П. Н. Краснова, с обширным предисловием г. Н. Н. Головина, представляет собой опыт введения в почти что новую и очень молодую еще науку „Военной психологии“. Военно-педагогическое значение этой книги подлежит критике военных специалистов, к которым себя отнести я никак не могу. Думаю, однако, что военно-критическая задача уже исчерпывающе выполнена двадцатью пятью страницами блестящего головинского предисловия. Дальнейшая критика, может быть, прибавит какие-нибудь замечания и соображения по технике военного искусства, темной для нас, штатских профанов, но глубокое психологическое содержание труда П. Н. Краснова освещено ген Головиным полно, ярко и проникновенно…».