А до Берлина было так далеко - [43]

- Готово, товарищ полковник.

- Ну что ж, идемте, товарищ майор. Сегодня - мы солдаты.

Спустя минут десять, когда взвились и рассыпались на множество малюсеньких звездочек три красные ракеты, мы с полковником шли в цепи атакующих. Бардадин шел чуть впереди, размахивая пистолетом и крича: "Вперед, товарищи! Смерть фашистам!" Стебли кукурузы били по лицу, путались в ногах. В воздухе бушевал свинцовый шквал, пули, словно коса, срезали уже пожелтевшие листья. А Бардадин был невозмутим и всем своим поведением показывал бойцам, что он презирает опасность, не боится летящих на него смертей. Великое дело - пример командира. Весь полк мгновенно узнал, что в цепи идет сам комдив, и это делало людей сильнее и бесстрашнее.

Противник дрогнул и начал поспешно отходить. Я видел, как, бросив станковый пулемет, улепетывали двое фашистов, страх гнал их подальше от наступающих русских, которых не берут и пули. Две деревни лежали на нашем пути, и в обеих мы не дали фашистам закрепиться. На моих глазах разъяренный гитлеровский офицер расстрелял троих солдат, в панике бежавших от наших бойцов. Но даже такие крутые меры не помогли. Лишь введя свежие резервы, гитлеровцы сумели остановить полк. Дело было сделано, попытка фашистов отрезать наши подразделения от переправ и на этот раз провалилась.

Над городом опустилась тревожная августовская ночь. Темноту изредка разрезали разноцветные линии трассирующих пуль, в небе вспыхивали ракеты, ясно было, что противоборствующие стороны готовятся с рассветом снова начать бой.

Уходящий день был тяжелый, люди устали. Казалось, что тут уж не до ужина, не до писем, не до чего. И тем не менее, как только умолк грохот боя, жизнь пошла своим чередом: подъехали походные кухни, застучали солдатские котелки и кружки, люди сели за письма, чистили оружие и чинили одежду.

Велико умение человека приспосабливаться к любым обстоятельствам, жить, несмотря на все неудобства и превратности военного быта.

Поздним вечером поступил условный сигнал. "Молния". По нему мы были обязаны вскрыть совершенна секретный пакет, в котором лежал приказ на отход на левый берег Днепра. Я тотчас же передал этот сигнал командирам соединений. Все они точно выполнили предписание и стали готовиться к отходу. Наша дивизия и воздушно-десантная бригада переправлялись по железнодорожному мосту, 212-я по деревянному, а 116-я -по наплавному.

Все шло четко, люди знали, что и как делать. Только полковника Еременко подвела самоуверенность. Пакет он держал не при себе, как предписывалось, а сдал в секретную часть штаба, находившуюся на восточном берегу. Получив сигнал, он пытался связаться с командиром, ведавшим секретным делопроизводством, но того не оказалось на месте. Дорогое время шло, что делать дальше, было не ясно. Хорошо, что полковник Краснобаев сообразил позвонить в опергруппу и справиться, что им надлежит делать. Переговоры по таким строго секретным делам по телефону вести нельзя, и я по приказанию генерала Рябышева поспешил в штаб дивизии. Как будто войск под Черкассами было немного, но когда все эти части двинулись в сторону мостов, то, как говорится, стало ни пройти ни проехать. Мы с превеликим трудом, рискуя поминутно врезаться в столб, дерево или оказаться в кювете, прорвались сквозь поток отходящих подразделений и прибыли в штаб 116-й стрелковой дивизии. Еще каких-то час-полтора, и наша помощь была бы бесполезна, ведь поднять полнокровную дивизию со всем ее разнохарактерным хозяйством - дело чрезвычайно сложное и громоздкое, требующее времени. Еременко чувствовал себя виноватым и, стараясь искупить свою вину, показал завидную расторопность.

В течение ночи ни одного человека, ни одной машины, ни одного пулемета не осталось на нравом берегу - все было эвакуировано через Днепр. На рассвете три мощных взрыва разбудили ничего не подозревавших гитлеровцев: мосты через Днепр взлетели на воздух.

На острове Королевиц

Дивизия, как и предписывалось приказом командарма, после отхода за Днепр сосредоточилась в районе населенного пункта Первомайское. С группой офицеров я уходил из Черкасс последним. На наших глазах саперы взорвали железнодорожный мост, по которому переправлялась дивизия. Надо отдать им должное: они сработали отлично, из десяти пролетов взорвали девять.

Железнодорожный мост был взорван в пять утра, в шесть в щепы разнесло наплавной, а в семь взлетели обломки деревянного. Мы в это время из окопа на высоком днепровском берегу наблюдали за городом, над которым медленно, нехотя всходило уже по-осеннему нежаркое солнце. Черкассы были пусты, не появлялся и противник.

Лишь часам к восьми на той стороне Днепра показались первые небольшие группы от трех до пяти человек, по-видимому разведчики. Шли они крадучись, прижимаясь к стенам домов, делали короткие перебежки, но вскоре, убедившись, что части Красной Армии оставили город, осмелели. Немецкая артиллерия открыла огонь по расположению наших войск на левом берегу реки. Мы шли в Первомайское уже под аккомпанемент разрывов. Правда, немцы стреляли неприцельно, больше для острастки, чем по делу, и мы почти не обращали внимания на их "музыку".