А дело шло к войне - [4]

Задаем вопросы и мы. Выясняется, что в ЦКБ-29 три самостоятельных бюро: В. М. Петлякова, которое проектирует высотный истребитель - проект 100, В. М. Мясищева, конструирующее дальний высотный бомбардировщик - проект 102, и Туполева, разрабатывающее пикирующий бомбардировщик - 103. Кроме того, в стадии формирования четвертое бюро - Д. Л. Томашевича, которое будет работать над истребителем 110.

Командует этим предприятием - нельзя же говорить, в самом деле, что руководит, - полковник НКВД Г. Я. Кутепов, бывший слесарь-электрик. Когда на заводе, где он работал, в начале 30-х годов была создана первая авиационная шарага - ЦКБ-39 ОГПУ, туда свезли арестованных по делу Промпартии конструкторов и инженеров: Н. Н. Поликарпова, Д. П. Григоровича, Б. Н. Тарасевича, А. В. Надашкевича, И. М. Косткина, В. Л. Кербер-Корвина, В. С. Денисова, Н. Г. Михельсона, Е. И. Майоранова и ряд других. Разрабатывали они там, в частности, истребитель И-5; на его опытном образце в звезду на киле кто-то, не иначе, я считаю, как издевательски, распорядился вписать буквы "ВТ", означавшие "Внутренняя тюрьма". Там к "работе" с заключенными конструкторами и приобщился Г. Я. Кутепов, будущий начальник ЦКБ-29.

У Кутепова три зама - "руководители" КБ. Балашов "руководит" Туполевым, Устинов - Мясищевым, Ямалутдинов - Петляковым. Кроме этих троих, в штате ЦКБ-29 еще с десяток офицеров НКВД, выполняющих роли второстепенных начальников.

Около 12 - около, ибо арестованным иметь часов не полагается угомонившиеся зеки стали расходиться по спальням. Погашен свет, это тоже приятно - в камерах, бараках, переполненных вагонах-телятниках всю ночь полыхают в потолках лампы, тысячи ватт. Впервые за три года ложимся спать в нормальные человеческие кровати, с простынями, подушками и одеялами. Спальня затихает, только из-за окна изредка раздается скрип трамваев, сворачивающих с Дворцового моста на Волочаевскую улицу. Они торопятся на ночь в парк им. Апакова, бывший им. Бухарина.

Не спят одни новички, слишком это сильное потрясение после тюрем, этапов, лагерей, пересылок - лежать в чистой кровати, предвкушая любимую работу, иностранные технические журналы, логарифмическую линейку, остро отточенные карандаши и белую, тугую поверхность ватмана, натянутого на доске. Из грязи, бесправия, окриков охраны, матерщины, гнуса и холода в тайге, жары и тарантулов в пустыне, драк за порцию баланды или за стоптанные опорки - сесть за кульман, провести осевую линию и начать думать - это, знаете, грандиозно!

Еще неделю назад, в предутренней темноте, на разводе, принимая зеков, очередной попка с тупым лицом дегенерата кричал: "Присесть, руки за голову, упреждаю - шаг влево, шаг вправо считаю за побег, открываю огонь без предупреждения", - а сегодня - "пройдите в столовую". Нет, боюсь, что тот, кто там не был, понять метаморфозу, происшедшую с нами, не сможет!

Три дня вновь прибывшие в карантине - на работу не ходят, читают, отъедаются, спят, гуляют в "обезьяннике", т. е. в железной клетке, построенной на крыше КОСОС, в которой заключенные после работы дышат воздухом. Такой перерыв задуман правильно, нужно же вознестись от бесправной скотины к высотам инженерной деятельности.

Вечерами, когда друзья возвращались после работы в спальни, вопросы сыпались на новеньких, как из рога изобилия. Многие попали в ЦКБ прямо из тюрем и жизни в лагерях не знали. Большинство считало свое пребывание в ЦКБ временным, полагая, что, когда чертежи закончатся, всех отправят по лагерям. Как, смеясь, заметил С. П. Королев, "никто не застрахован от всяких "кви про кво"* Фемиды. (* Qui pro quo (лат. ) - путаница, недоразумение.) Глаза-то у нее завязаны, возьмет и ошибется, сегодня решаешь дифференциальные уравнения, а завтра - Колыма!"

Так оно и бывало. Совершенно неожиданно мы обнаруживали, что кто-то исчез. Делалось это по стандарту: на рабочее место приходил попка и просил пройти в канцелярию. Покуда мы трудились, охранники собирали в спальне вещи, и занавес опускался. Куда, зачем, за что - на эти вопросы ответов не давали. Возможно, что Туполеву или Петлякову начальство ЦКБ и сообщало что-либо, но не нам.

Так или иначе, но друзья не давали нам покоя, и мы охотно делились с ними своим опытом. Для них это было своеобразным "ликбезом". Жизнь в бараках с уголовниками, этапы с собаками, подкусывающими отстающих, полный произвол администрации и конвоя, ужасное питание, невыполнимые нормы выработки, отсутствие переписки произвели на них столь сильное впечатление, что некоторые пришли к выводу: существовать там невозможно, и выход один - уйти из жизни.

По здравому смыслу с этим нельзя было не согласиться. Но вера в то, что все раскроется и правда восторжествует, настолько была сильна, что с такими случаями я за годы скитаний по лагерям встретился всего два-три раза.

Нас же, новичков, интересовала история ЦКБ.

Несколько позднее А. Н. Туполев, зайдя ко мне вечером, когда я засиделся в пустом зале над решением очередного технического вопроса, рассказал:

"В эмбриональной фазе нас отвезли в Болшево, помнишь ту коммуну из фильма "Путевка в жизнь"? Кого там только не было: корабелы, танкисты, артиллеристы, химики... Так вот, через пару дней после приезда в Болшево меня вызвали к тамошнему начальству, и я получил первое задание - составить список известных мне арестованных авиаспециалистов. Откровенно говоря, я был крайне озадачен. Всех арестованных до меня я знал, а после? Не выйдет ли так, что по моему списку посадят еще Бог знает сколько народу? Поразмыслив, я решил переписать всех, кого знаю, а знал-то я всех. Не может же быть, что пересажали всю авиапромышленность? Такая позиция показалась мне разумной, и я написал список человек на 200. И что же ты думаешь, оказалось, что за редким исключением все они уже за решеткой. Да, знаешь, размах грандиозный!".