А дальше только океан - [2]

— Наслышан.

— Этого мало. Вот подрожите баллах эдак на пяти, тогда узнаете… У меня в комнате своя шкала: если затрясло в телевизор подъехал к дивану — значит, три балла, если к середине комнаты — все пять будут.

— Хватит, напугаете, — пошутил Павлов. Он и верно не слышал о ходячих телевизорах, определяющих силу землетрясения. — Однако по вашему виду не скажешь, что здесь так страшно.

— То по моему. А вы спросите у моей жены! — Сосед произнес это с неожиданной серьезностью, даже как-то сразу замкнулся.

Установилось молчание. Слышно было, как пели свою бесконечную песню моторы да мерно шуршали вентиляторы, лаская пассажиров прохладой.

Но вот, как всегда внезапно и резко, нарушая дремотную тишину, прозвучал голос стюардессы, которой, судя по веселому блеску ее раскосых глаз, нравилось, должно быть, разом оживлять подуставших, расслабившихся пассажиров:

— …Наш самолет начал заход на посадку. Прошу пристегнуть ремни и не курить!

За стеклами в обрамлении остроносых гребней заснеженных сопок, окрашенных в розовые тона, открылась большая, причудливо изрезанная бухта. Одна ее половина голубела неровными битыми льдинами; другая, свободная ото льда, казалась бездонным темно-синим омутом.

Павлов знал, что на берегу этой бухты расположены точки его будущего хозяйства, и пытался даже разглядеть их, но тщетно. «Притерлись, — одобрил он. — Научились себя не показывать».

Чуть заметный толчок — колеса мягко коснулись бетонной дорожки. На улице пассажиров встретил легкий морозец. Было ясно, свежо.

За решетчатой калиткой аэровокзала высокий румяный капитан-лейтенант пристально всматривался в лица прибывших.

— Товарищ капитан второго ранга, вы — Павлов? — шагнув навстречу, спросил он, и яркий румянец, игравший у него на скулах, проступил еще ярче.

— Да.

— Капитан-лейтенант Винокуров, — представился он, медленно поднимая вытянутую ладонь, а когда до шапки оставалось совсем немного, неуловимым взмахом остановил руку точно у виска, хлестко щелкнув каблуками: так отдают честь вояки, которые очень любят службу. — Поздравляю с прибытием на дальневосточную землю! — произнес капитан-лейтенант традиционное местное приветствие и подхватил из рук Павлова увесистый портфель. — За домом нас ждет машина.

— Спасибо. Далеко ехать?

— После пурги дорога тяжелая. Не успели расчистить, — как бы извиняясь, ответил он.

Совсем рассвело. С сопок повеяло слабым ветерком.

«Погодка — что надо!» Павлов любил приезжать в хорошую погоду, считал это добрым предзнаменованием.

Какое удовольствие после многочасовой, томительной неподвижности в тесном кресле шагать по твердому снежному насту! Когда подошли к притулившемуся к обледенелой ограде, видавшему виды газику, Винокуров спохватился:

— С вами прилетел наш офицер. Городков. За чемоданом побежал. Захватим?

— Разумеется.

От вокзала уже приближался невысокий худощавый человек в нерпичьей шапке с большим, видно, очень тяжелым чемоданом: он тащил его сильно изогнувшись, неловко припадая на ногу. Похоже, это и был Городков.

«Знакомые все лица!» Павлов узнал своего соседа по самолету.

— Извините, товарищ капитан второго ранга, — еле переводя дыхание, заговорил тот, собираясь представиться. — Разрешите…

— Садитесь, — махнув рукой, прервал Павлов. — Мы уже знакомы.

Машина едва плелась за стареньким ЗИЛом, на котором тарахтели пустые бочки. Обогнать грузовик из-за частых встречных машин никак не удавалось, долго пришлось ползти за бочками, отчего в кабине становилось душно. Вскоре пошли крутые повороты. Влево-вправо, вправо-влево…

«Как по старой крымской дороге! — Павлова пробирал ознобистый холодок, докучала нудная зевота. — Не хватает еще расхвораться… — забеспокоился он, но, взглянув на часы, догадался: — На западе-то наступает ночь. Вот и клонит ко сну…»

ЗИЛ неуклюже подпрыгнул, громыхнул бочками и, вильнув вправо, наконец съехал на обочину. Водитель сразу подтянулся, крепче ухватился за баранку, надавил на газ. Веселее замелькали придорожные столбики, в щели стал просачиваться свежий воздух. Сонливость отступила.

— Так вы, значит, вместо Николаенко? — нарушил молчание Городков, встретившись с Павловым взглядом в шоферском зеркале.

— Вместо, вместо… — подтвердил Павлов и, обернувшись к Винокурову, кивнул на Городкова: — Представляете, пугать меня вздумал: снег, землетрясения… Непременно спрошу у его жены, насколько это страшно!

По лицу Городкова пробежала тень. Глаза его потускнели, уголки губ огорченно поползли книзу.

«Не то сказал! — пожалел Павлов, догадываясь, что напоминание о жене затрагивает у Городкова какую-то больную струну. — Наверное, правильно при первой встрече говорят о погоде, о спорте, рыбалке — о том, что в любом случае никого не опечалит».

Дорога серпантином вилась меж крутых сопок, без конца поднималась, опускалась, ныряла в овраги, шарахалась в стороны или робко прижималась к скалам. Казалось, будто газик то и дело возвращается к местам, которые уже проехали. Редкие строения то подступали вплотную к дороге, то уплывали прочь, на спусках они словно кланялись в глубоком приветствии.

Неожиданно выехали на ослепительно белую пустынную равнину, показавшуюся Павлову какой-то случайной. Только приглядевшись, он понял, что дорога пошла вдоль замерзшей бухты.