А. Азимов, Г. Уэллс - [28]

– Да, да. Разумеется, вы правы. – Эндерби был в отчаянии. Он наклонился в сторону, вглядываясь во что-то, находившееся за пределами экрана видеофона.

Бейли догадался, куда смотрел комиссар: он проверял, не подслушивают ли их.

– Итак, это тоже один из ваших аргументов? – спросил Фастольф.

– Конечно. Первый закон робототехники гласит, что робот не может причинить человеку вред.

– Но Р. Дэниел никому вреда не причинил.

– Согласен. Кстати, потом он сказал, что не выстрелил бы ни при каких обстоятельствах. Однако я никогда не слышал, чтобы робот мог действовать вопреки духу Первого Закона, хотя бы угрожая бластером человеку. Пусть он даже не собирался пустить его в ход.

– Ясно. Вы специалист по робототехники, мистер Бейли?

– Нет, сэр. Но я прослушал курс общей робототехники и позитронного анализа. Я не совсем невежда в этой области.

– Очень хорошо, – согласился с ним Фастольф, – но я, как специалист, могу вас заверить, что ум робота устроен таким образом, что он способен воспринимать события лишь буквально. Он не признает духа Первого Закона – только его букву. Примитивные земные роботы, видимо, настолько застрахованы от нарушения Первого Закона, что, вероятно, вообще не могут угрожать человеку. Другое дело такой совершенный робот, как Р. Дэниел. Если я верно вас понял, он угрожал людям, чтобы предотвратить беспорядки. То есть он стремился к тому, чтобы людям не был причинен вред. Он следовал Первому Закону, а не нарушал его.

У Бейли внутри все сжалось, но внешне он сохранял напряженное спокойствие. Трудно ему придется, но он побьет этого космонита его же оружием.

– Можете спорить по каждому пункту – результат будет один и тот же, – сказал он. – Вчера вечером, когда мы обсуждали так называемое убийство, ваш липовый робот заявил, что его превратили в детектива при помощи какого-то дополнительного устройства, которое, видите ли, вызывает в нем стремление к справедливости.

– Готов поручиться за это, – ответил Фастольф. – Три дня назад я лично наблюдал за этой операцией.

– Но стремление к справедливости! Справедливость, доктор Фастольф, – это абстрактное понятие. Оно доступно только человеку.

– Если вы определяете «справедливость», как абстрактное понятие, как стремление воздавать каждому по заслугам, как стремление к правде и тому подобное, то я согласен с вами, мистер Бейли. Человеческое понимание абстракций не может быть заложено в позитронный мозг, по крайней мере при нынешнем уровне наших знаний.

– Значит, вы это признаете… как специалист по робототехнике?

– Конечно. Вопрос лишь в том, что подразумевал Р. Дэниел под словом «справедливость»?

– Он подразумевал именно то, что могли бы подразумевать вы, или я, или любой другой человек, но никак не робот.

– Почему бы вам, мистер Бейли, не попросить его дать свое определение справедливости?

На мгновение Бейли смешался, но тут же повернулся к Р. Дэниелу:

– Ну?

– Да, Илайдж?

– Каково твое определение справедливости?

– Справедливость, Илайдж, – это полное соблюдение всех законов.

Фастольф кивнул.

– Для робота это хорошее определение, мистер Бейли. Р. Дэниелу задано стремление следить за соблюдением всех законов. Справедливость у Р. Дэниела – вполне конкретное понятие, поскольку оно основано на соблюдении законов, конкретных, недвусмысленных законов. Здесь нет никакой абстракции. Человеку же, который исходит из каких-либо абстрактных категорий морального порядка, некоторые законы могут казаться плохими, в проведение их в жизнь – несправедливостью. Как по вашему, Р. Дэниел?

– Несправедливый закон, – ответил спокойно Р. Дэниел, – это терминологическое противоречие.

– Для робота – да, мистер Бейли. Так что, как видите, не следует смешивать его справедливость с нашей.

Бейли резко повернулся к Р. Дэниелу и сказал:

– Вчера ночью вы отлучались из моей квартиры.

– Да, – ответил Р. Дэниел, – и прошу извинения, если нарушил этим ваш сон.

– Куда вы ходили?

– В мужской туалетный блок.

Бейли был обескуражен. Он и сам был в этом уверен, но не ожидал, что Р. Дэниел сознается так легко. Он почувствовал себя немного неуверенно, но решил, что им все равно не удастся сбить его с толку. Комиссар напряженно следил за разговором, быстро переводя взгляд с одного на другого. Отступать некуда, надо держаться до конца, какие бы хитроумные доводы они ни приводили.

– Когда мы дошли до нашего сектора, – начал Бейли, – он захотел зайти со мной в туалетную. Причем предлог нашел для этого неубедительный. Ночью же, как он сейчас это сам признал, он пошел туда снова. Будь он человеком, я бы сказал, что это вполне естественно. Это ясно. Роботу же делать там нечего. Следовательно, вывод может быть один: он – человек.

Фастольф согласно кивнул ему. Он по-прежнему сохранял свое вежливое спокойствие.

– Весьма интересно, – сказал он. Почему бы нам не спросить об этом самого Р. Дэниела?

Комиссар Эндерби подался вперед.

– Помилуйте, доктор Фастольф, – пробормотал он, – как можно?

– Не беспокойтесь, комиссар. – Губы Фастольфа скривились в нечто напоминавшее улыбку, но это не было улыбкой. – Я убежден, что ответ Дэниела не оскорбит ваших с мистером Бейли чувств. Так скажите же нам, Р. Дэниел: куда вы отлучались прошлой ночью?