А. А. Прокоп - [94]

— Опасности нет — есть идиоты, которые тянуться к европейскому навозу, за этим видят передел собственности. Силы их невелики — просто тлен. Главных оппонентов нет, а значит и не хера рассуждать о длительных затяжках в становлении настоящего режима. Посмотри сколько положительного происходит вокруг. Защита верования, борьба с инакомыслием, начало тотального контроля и вычленение заразных особей.

— Можно и нужно позавидовать — серьёзно сказал Чечек, прореагировав на слова Выдыша.

— С какой поры ты стал, так много умничать? Что-то раньше я не замечал, так одно бурчание, или что-то в этом роде — Резников выпил налитый в фужер коньяк.

Выдыш не ответил ему и тоже долго не думая покончил с коньяком.

— Преследование за оскорбление чувств верующих дело прекрасное, фундаментальное, но сроки смешные. Инакомыслие — здесь конечно дело получше, но опять же только несколько дел, когда осудили именно за мыслие, а не за действия, — вот что должно измениться в первую очередь.

— Сам говоришь уже два дела — пробурчал Выдыш.

— Пока что — два, я сказал — уточнил Резников.

— Лиха беда начало — не сдавался Выдыш, а Резников раздал карты в очередной раз.

— Попался мне фильмец забавный — начал Резников.

— Господин капитан ещё и смотрит современный синематограф — засмеялся Чечек.

— Бывает редко — ответил Резников и тут же продолжил.

— Так вот, там про одного деятеля времен изгнания сатанинской власти. Вроде свой и тут же он оказывается чужой, когда до маломальского дела доходит. Но самое главное, что сейчас он, вроде, как герой для определенных кругов, что равняются на страны европейского паразитизма.

— Очередное нытье дермократов — процедил сквозь зубы Выдыш.

— Нет — не просто нытье. Это — очередная болезнь мозгов и она существует, — вот в чём дело. Поэтому не будет всё так просто, как кажется и если однажды нашим главным врагам удастся освободить зрение массы, как они уже сделали тогда. Что будет? Кто сейчас понимает, какую силу представляют посланники всеобщей справедливости. Нынешние обитатели понятия об этом не имеют, у них одно разглагольствование. Только этим дебаты будут не нужны.

Резников бросил карты. Чечек выиграл снова, а Выдыш смирившись с невезением произнёс.

— Упаси нас, от такого сценария. За идеями мнимой справедливости слишком большая сила. Одно дело бороться с возней, или выдумывать новые религиозные каноны, а совсем другое эти.

— То-то и оно, дорогой поручик. То-то и оно. Один неверный шаг приблизит пропасть, следующий уже выберет фатальное направление. Пройдешь десяток — не заметишь, к сотне подойдешь — свалишься вниз. В горнило нового человеколюбия. Только, — вот будет оно не тем, что отца Кирилла перевоспитало, а будет железом с кровью. Веселит — конечно, такое дело, но куда кровь перетянет? Ладно, кончай с картами, что-то настроение пропало — закончил Резников.

Никто не стал возражать. Посидели немного в тишине. Выдыш откупорил новую бутылку, налил три ровные порции в фужеры.

— Калинин хорош. Он нам нужен будет — сказал Резников, после того, как всё трое опустошили посуду, закусили тонко нарезанной сыро-копченной колбасой.

— Ясно других вариантов нет — согласился Выдыш.

— Степа сломался и довольно быстро — резюмировал Резников.

— Нашли подход, зацепили за слабое место — сделал вывод Выдыш.

— Да — промычал Резников.

— Дело обычное, наживное — произнёс Чечек малость, коверкая слова.

2

Они встретились снова.

Прохор еле передвигал тяжёлые почти каменные ноги. Кто-то навесил на них большие гири из чёрного чугуна, и хотя Прохор не видел и намека на очертания этих самых гирь, но слишком сильно прижимали они его к земле, слишком тяжело давался каждый шаг — гудело в голове, а нестерпимо безжалостное солнце только довершало мучения. Едкий соленый пот стекал со лба, разъедая собою глаза. Прохор всё время вытирал его рукой, но помогало ненадолго, — и вновь горячая влага оставляла его без зрения. Глаза покраснели, уже совсем ничего они не видели из окружающей Прохора окрестности, совершенно чужой незнакомой, чем-то первобытной и враждебной земли.

Вокруг практически была пустыня. Зеленые островки виднелись где-то вдалеке. Немногие деревья нечастым частоколом произрастали по обочинам дороги. Сама же дорога была очень жёсткая, почти каменная и, к тому же сильно разогретая беспощадным солнцем. Во рту пересохло. Слишком сильно хотелось пить. Прохор начал останавливаться через каждые десять метров. Подолгу стоял, опустив голову вниз, потому, что смотреть на уровне своего роста он уже не мог, от пота и солнца, которое, как казалось, ему лишь усилило свою заботу, о и без того, иссохшей, скудной земле.

Куда он идет и каков конец этого пути. Прохор не имел не малейшего представления. Он, собственно и не задумывался об этом, он просто шёл, стоял, — и снова шёл. В какой-то момент появился слабый чуть заметный, но всё же ветерок, который тянул со спины и хоть тот чувствовался еле-еле, Прохор, остановившись, повернулся лицом к благостному дуновению. Впервые за всё время пути он почувствовал небольшое облегчение. Закрыв глаза, он стоял посередине дороги, — стоял долго. Ветерок на радость изможденного Прохора усилился ещё немного, и теперь он колыхал приятной прохладой взмокшие волосы на голове, проникал под грубую колючую рубашку. Прохор хотел простоять в таком положение целую вечность. Ему некуда было спешить, но ноги стали подгибаться, утратив движение и Прохор понял, что ему уготовано идти. Он может постоять недолго. Может перевести дух, но он должен идти, ему необходимо идти и он двинулся дальше.