А! А! Мадагаскарка - [9]

- Вон уже и монастырь виднеется, - весело сказала Вера. – Вон там наши кельи, а там – гостевой дом, а там вон – колокольня, а слева – наш храм, - размахивала она рукой в синей варежке.

- Всё, почти пришли, - произнесла Надя низким грудным голосом.

На какое-то время Эмма отключилась. Двигалась по инерции. Давали себя знать усталость, болезнь, непривычность. Пришла в себя уже в монастыре. В небольшой прихожей её спутницы снимали с неё дублёнку. Вошла женщина лет сорока в просторной чёрной одежде, в апостольнике и с большим крестом на груди. Бледное тонкое интеллигентное лицо, очки в тонкой металлической оправе, глубокие серые глаза.

- Благословите, матушка, - сказали обе послушницы. – Вот Эмма.

- Рада тебя видеть, деточка, - сказала матушка, подошла и обняла Эмму. – Я матушка София, игуменья нашего монастыря. Добро пожаловать.

Эмма смутилась. Видимо, матушка приняла её за подростка, за несчастное маленькое беспомощное существо. Они же ничего о ней не знают! Их ввёл в заблуждение её теперешний жалкий вид!

Ей стало стыдно.

- Голодная, наверно, деточка? Идём скорее в трапезную.

- Кто у нас сегодня трапезарь? – повернулась к матушке Надя. 

- Лена, новенькая трудница, – ответила матушка. - Но она на коровнике. Ведь все уже поели.

- Да я сама накормлю, - сказала Вера, и помчалась на кухню.

В большой трапезной стояли длинные столы и два маленьких столика, один – с иконами. Светло, тепло, уютно. На стенах – обои цвета весенней травы с оранжевыми, словно солнечные зайчики, цветочками. 

Вера принесла грибной суп, овощное рагу, и компот. Суп был сварен из сушёных белых. Это так отличалось от однообразной больничной пищи! Эмма сразу же набросилась на еду. Потом были творог, молоко, печенье, мармелад. После этого Эмму сморило, и Вера отвела её, полусонную и плохо уже соображающую, в келью. Эмма легла в постель и провалилась в глубокий сон.

Проснулась она утром и не сразу поняла, где находится. Длинная узкая комната с тремя кроватями. На одной из них лежит она, Эмма. Две другие заправлены. У кроватей низкие полированные деревянные спинки. Сверху – коричневые в клеточку шерстяные пледы. Стоят тумбочки, а на стенах – полки с иконами. Сбоку – встроенные шкафы.

Шторы раздвинуты, светит солнце в окно, видны ветви берёз. Эмма потянулась и сладко зажмурилась. Но вот солнце исчезло, набежали облака, и стало сумрачно. Вскоре за дверью кельи послышались слова молитвы. Эмма не знала, как положено отвечать, и громко чихнула. Вошла матушка и, лучезарно улыбаясь, спросила ласково:

- Ну, как ты, деточка? Как себя чувствуешь?

- Неплохо, - отозвалась Эмма. – Спасибо.

- Ну так вставай скорей и приходи в трапезную, - сказала игуменья и вышла.

В трапезной было полутемно, из окон падал полусонный свет и видно было, как густо валит снег. Эмма снова увидела длинные столы, ещё один небольшой стол – матушкин, и ещё совсем маленький столик, покрытый вышитой скатёркой, на котором стояли иконы и лежал крест, а над ним висела на цепочках и теплилась лампадка.

Вошла круглолицая румяная женщина в голубом платке и серой юбке, улыбнулась Эмме и сказала:

- Ну вот мы и проснулись, Спаси Господи! А я – Лена. Я здесь недавно, пока – в чине трудницы. Вот, я тебе яичницу пожарила. Все уже на послушаниях, - она поставила перед Эммой тарелку с глазуньей, тарелочку с ломтиками брынзы и мелкими красными помидорами, и блюдо с бутербродами.

- Монастырь у нас маленький, народу мало, поэтому работы очень много, - продолжала Лена.

- А что это за монастырь? – спросила Эмма.

- Женский ставропигиальный, - ответила Лена, и одёрнула кофту. – Здесь хорошо, спокойно. В маленьких монастырях всегда лучше, чем в больших. Все как-то ближе друг к другу, родней, как семья, и конфликтов меньше.

- А что, бывают конфликты? – удивилась Эмма.

- Бывают, увы, - вздохнула Лена. 

Эмма с удовольствием поела, выпила кружку парного козьего молока, и решила помочь труднице.

- Я могу помыть посуду, - сказала она.

- Тогда благословись у матушки. Без благословения у нас ничего не делается, - ответила Лена.

И тут сама матушка вошла на кухню. Эмма увидела, что на ней вместо рясы и апостольника – простые чёрная юбка с кофтой и платок. Сегодня лицо её было розовое, бледность исчезла. Видимо, матушка занималась хозяйством.

- Мне бы водицы для аквариума, - сказала она.

- В аквариум, матушка, нужно вёдер шесть, - сказала Лена. – Я схожу за водой.

- Нет-нет, не надо, я сама, - быстро ответила матушка.

Эмма благословилась помогать на кухне. Тут вошла Надя, и они с настоятельницей отправились за водой. 

Лена мыла посуду, а Эмма ополаскивала её и протирала.

Интересно, сколько же Лене лет? – гадала Эмма. Трудница была неопределённого возраста.

- Я в разных монастырях побывала, - принялась рассказывать Лена. – Много видела. Интересно. В некоторых есть чудотворные иконы. И здесь есть. Тут такое было: принесли прихожане две иконы старые, потемневшие совсем, прямо чёрные и ветхие. На сожжение. А у нас дел было по горло, сунули мы их на подоконник на втором этаже, иконы эти, и забыли. А потом вдруг смотрим – иконы сами обновились, стоят себе на подоконнике новенькие, яркие, чистые. Мы их в храм отнесли, они и замироточили. И стали перед этими иконами исцеления происходить: приехала издалека женщина, у которой сын парализованный лежит уже много лет. И вот молилась она перед ней, перед иконой этой, плакала. А домой вернулась – сын по комнате ходит. Позвонила она матушке нашей и так уж благодарила, а потом снова приехала, с сыном, и ходили с нами они крестным ходом. И много такого было. А на днях у нас в храме крест замироточил, распятие. Вот пойдём на службу, увидишь, - тараторила Лена. – Ой, что-то я болтаю много, а здесь, вообще в монастырях болтать не положено, грех. Буду каяться.