999. Последний хранитель - [60]

Колотая рана болела, но де Мола не чувствовал слабости. Он быстро зашагал из Борго-деи-Гречи к домам, принадлежавшим Перуцци, банкирам, связанным с Медичи, где было его жилище. Ферруччо засветил лампу, разделся, вынул из жилета рукопись Джованни и заметил на ней маленький надрез почти по центру. С другой стороны растеклось пятнышко крови. Книга уберегла его от смертельного удара. Он промыл рану настоем зверобоя, перевязал ее, внимательно изучил пятнышко крови и решил, что не станет его счищать. Не имело значения, был ли то знак Бога, Богини, Случая или просто удачное совпадение. Теперь это будет его знак.

~~~

Рим

Пятница, 23 февраля 1487 г.

Генрих Крамер, сложив руки на груди, ходил взад-вперед по прихожей возле кабинета Папы. На Генрихе была туника, голову покрывал белый капюшон ордена доминиканцев.[41] Высокий, худой, с длинным орлиным носом, он был похож на хорька, всегда готового почуять опасность и броситься на добычу. Якоб Шпренгер, напротив, сидел смирно и молча следил за перемещениями своего учителя. На коленях Шпренгер держал увесистый том, переплетенный в желтую кожу, с четырьмя жилами на корешке, и поминутно стряхивал с рясы несуществующие пылинки.

Камерарий Сансони наблюдал за обоими, сидя за столом, заваленным листами, перьями и чернильницами, что придавало ему надежный и серьезный вид. На самом деле кардинал Борджа, с недавних пор ставший частым гостем Папы, приказал ему пристально следить за поведением обоих монахов и немедленно докладывать обо всем подозрительном. За исключением того факта, что испанец вообще не имел права давать ему указания, что могло быть подозрительного в двух немецких доминиканцах, которые небось в лепешку расшиблись, чтобы при первой возможности приехать в Рим? Камерарий, конечно, уверил Борджа, что глаз с них не спустит, чем и занимался уже битых два часа.

Близился полдень, а вместе с ним подкрался голод. Странно, но во время поста почему-то всегда хотелось есть. Дверь в кабинет Папы открылась, и Генрих Крамер резко обернулся. Лишь потом Сансони услышал, как произнесли его имя. Камерарий улыбнулся высокому монаху и вошел в кабинет, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Сколько времени они ждут? — спросил Борджа.

— Уже больше двух часов, ваше высокопреосвященство.

— Вы не заметили ничего странного?

— Крамер ходит по комнате, Шпренгер сидит на месте.

— Впустите их и плотно закройте дверь. Входить никому не разрешено.

Испанец красноречиво замахал руками, выпроваживая его из кабинета.

«Еще один приказ! Будет исполнено, кардинал, будет исполнено. Но если тебе однажды понадобится мой голос или иная поддержка, придется научиться меня уважать», — подумал камерарий.

Склонив головы, доминиканцы вошли. Крамер засунул руки в рукава рясы, а Шпренгер держал книгу перед собой, словно нес на подушке ключи от города. Они преклонили колени перед Папой Иннокентием VIII и кардиналом Борджа, сидевшим рядом, но чуть пониже.

— Дети мои, какие известия вы принесли из Германии?

— Ваше святейшество! Ваше преосвященство! — начал Генрих Крамер. — Испрашиваем вашего благословения, чтобы слова наши были вдохновлены тем, кто слышит и видит каждое наше деяние.

— Браво, брат мой, — сказал Иннокентий. — Не всякий день получишь благословение сразу от Папы и кардинала. Ego vos benedico in nomine patris, filii et spiritus sancti.[42]

— И еще отпущение, падре.

— Ego vos absolvo et cetera.[43] Могу я теперь спросить о новостях из Германии или у вас еще какая-нибудь просьба?

Ничуть не смутившись, Генрих Крамер откинул капюшон и остался с непокрытой головой. Борджа разглядывал его заостренный череп, на котором крошечная тонзура казалась гнездом черного дрозда. А как по-итальянски «дрозд»? Надо учиться даже думать на языке Рима.

— Mala tempora currunt.[44] Император Максимилиан не выказывает достойного уважения к той должности, которую занял благодаря Господу и вам, ваше святейшество. Как только он потерял свою супругу, святую Марию, он стал вести рассеянную жизнь. Его бароны затевают мятежи против Римской церкви. Ересь ползет как змея и не хуже чумы покрывает своими бубонами даже самые нежные души. Надобен меч архангела Михаила, чтобы священным огнем очистить эти земли, где царит разврат и порок и где Господа нашего Иисуса Христа ежедневно распинают в мыслях, словах и делах, нашептанных дьяволом.

— Утешительная картина, — вполголоса заметил кардинал Борджа.

— Интересно. А скажи-ка мне, сынок, — продолжил Папа, — верно ли, что в Германии многие женщины пристрастились к совокуплению с демонами?

Глаза доминиканца вспыхнули, и он, даже не попросив соизволения, вскочил на ноги под озабоченным взглядом своего собрата. Правой рукой с поднятым указательным пальцем он указал на небо, а пальцем левой руки — на книгу, которую брат Шпренгер положил на пол.

— Постыдная щель Сатаны, гнилой сосуд с нечистотами, смрадная плоть и все прочие смертельные опасности! Вот что такое женщина! Собственная порочность делает ее легкой добычей для демонов и злокозненных духов. Это не относится, разумеется, к нашим чистым святым и к Деве Марии.

— Естественно, — прокомментировал Борджа.