999. Последний хранитель - [33]

— Браво, брат мой. Я вижу, от твоих исследований есть хоть какая-то польза. Сукин ты сын! Ясное дело, склеены, затем я тебя и позвал. Ты сможешь разъединить страницы?

— Попробую, ваше святейшество, — ответил монах, удаляясь с бумагами под мышкой.

— Куда это ты собрался?

— В лабораторию, ваше святейшество. Там у меня все инструменты, растворители…

— Даже и не думай. Иди и принеси все это сюда. Книга не выйдет за пределы комнаты.

Монах бегом бросился из комнаты и сразу вернулся, принеся с собой и разложив на столе несколько ампул и какие-то цветные брусочки с кислым запахом. Франческетто уселся на ступеньку под окном и принялся ножом остро затачивать кончик палочки, которую нашел в дровах возле камина, при этом рассеянно наблюдая за движениями монаха. На лице его играла угрожающая улыбка. Монах побледнел, весь затрясся и уронил одну ампулу. Ее содержимое, шипя, разлилось по столу.

— Осторожно, скотина ты этакая! — крикнул Иннокентий.

Монах вытер стол тряпочкой, но при этом обжег себе руку. Затем он стал растворять один цветной брусок в какой-то жидкости. Обожженная рука покраснела и, видимо, сильно болела.

Наблюдая за движениями монаха, все более слабыми и неуверенными, Иннокентий нахмурил брови.

— Постой, — сказал он. — Что у тебя с рукой?

— Ничего, ваше святейшество, благодарю вас, не беспокойтесь.

— Я волнуюсь не за тебя, а за книгу. Покажи-ка!..

Монах протянул понтифику руку, и у того от изумления расширились глаза. С ладони свешивались лоскутки кожи, а под ними обнажилось мясо.

Иннокентий поморщился, отвел взгляд и приказал:

— Уйди, брат мой, пока еще чего-нибудь не натворил.

— Ваше святейшество, я… — Брату Лоренцо не удалось закончить фразу, потому что он потерял сознание.

Франческетто царственным жестом велел двум слугам очистить стол и унести прочь тело монаха. В воздухе повис кислый запах, смешанный с вонью обожженного мяса.

— Откройте окна, — приказал Папа. — Здесь дышать нечем.

— Отец, я думаю…

— Не мешай мне, а прежде всего — не думай! Вот в чем твоя ошибка. Размышлять надо поменьше!

Тот взглянул на отца с явной ненавистью, но Иннокентий не обратил на это внимания. Он привык к подобным выходкам. Его абсолютно не трогало то, что взгляд был брошен собственным сыном.

— А теперь уходи и вызови ко мне Христофора, — продолжил понтифик. — Пусть приедет скорее.

— Христофора? Зачем? — удивился Франческетто и тут же об этом пожалел.

Всем было известно, что Христофор — самый любимый племянник Папы. Именно так называли незаконных детей понтифика. Когда похотливый Джованни Баттиста Чибо, едва достигший восемнадцати лет, обрюхатил младшую дочь некоего Перестрелло из Генуи, его отец, сенатор Арано, замял дело и отправил сына ко двору неаполитанского короля. Со временем этот тайный ребенок становился все более дорог будущему Папе еще и потому, что необыкновенно походил на него. Он не упускал случая удержать его возле себя. Франческетто не опасался за наследство, но страшно ревновал и в конце концов возненавидел Христофора.

Папа взглянул на него со свирепой ухмылкой.

— Зачем я его зову? А такова моя воля, сынок.

Франческетто не помнил, чтобы отец когда-нибудь называл его так. Но в этом обращении не было ни тени родительского чувства, и он бегом бросился из комнаты.

— Погоди!

— Да, отец.

— А где сейчас этот Бенивьени, дружок графа делла Мирандолы?

— В башне Нона, отец.

— Хорошо. Сделай так, чтобы с ним ничего не случилось. Я имею в виду его извращенный вкус. Вот увидишь, он попытается договориться с соседями по камере. Так что пригляди, чтобы ему не отвернули голову.

Франческетто кивнул и открыл дверь.

— И помни, что за ним стоит Лоренцо Медичи, который, может статься, скоро будет тебе тестем, — продолжил Иннокентий, улыбаясь двойному смыслу, заключенному в его словах.

— Что?!

Франческетто резко обернулся и стукнулся головой о дверь.

— Всему свой срок и нужное время. Не волнуйся. А теперь иди. Я хочу видеть Христофора и требую, чтобы мне доставили графа делла Мирандолу. Постарайся на этот раз не оплошать.

~~~

Рим

Вторник, 19 декабря 1486 г., ночью

Джованни несколько раз заблудился, но спрашивать дорогу не отваживался. Замковые ворота он узнал издали. Их освещали десятки факелов, отбрасывая красноватые отблески на кирпичные стены. Несмотря на поздний час, в воротах наблюдалось оживленное движение. Ни один путник не мог пройти без того, чтобы его не остановили и не проверили. Вдруг граф услышал крики, и мимо него промчался какой-то человек, видимо прорвавшийся сквозь заслон. Его тут же догнал стражник на коне и ударил по голове палицей. Беглец упал то ли без памяти, то ли мертвый. Потом к Пико подъехал купец на повозке и спросил, не хочет ли господин купить дамасские ткани. Он только что приехал в город и назавтра собирался открыть торговлю. Мол, если синьор захочет купить, он отдаст за полцены. Джованни приобрел бы весь товар в обмен хоть на какую-нибудь информацию, но у него было только несколько монет, полученных от Эвхариуса.

— Откуда ты едешь, торговец?

— Из Пезаро, синьор, из самого красивого в мире города, с тех пор как он под защитой рода Сфорца.

— Я вижу, ты проделал долгий путь, а ведь рисковал, что тебя не впустят…