990 000 евро - [16]

– Посмотрите налево – это клуб…

Что там за клуб, я не услышал, потому что в наше раскрытое рядом окно засунулась волосатая нечесаная харя и заорала страшным голосом:

– Граждане, подайте на развитие русского алкоголизма!

Ганс совершенно рефлекторно, скорее от испуга, чем по необходимости, треснул харю кулаком в лоб, и попрошайка шумно упал на тротуар, по пути еще что-то роняя.

– Молодчина, отличная реакция! Ты прирожденный охранник! – оживилась Николь и даже похлопала в ладошки. Ганс бросил на нее торжествующий взгляд, но потом снова с напускным равнодушием отвернулся к окну.

У Николь зазвонил телефон.

– Да, любимый. Да вот, выходим в свет. Думаю, начнем с «Метелицы», но ты нам там не нужен. Приезжай в «Дятел» к десяти – подсветишь нас на полчасика. Ну, хорошо, давай к двенадцати.

Николь выключила телефон и теперь тихонько постукивала им по бликующим губам, задумавшись о чем-то важном. Я незаметно подвинулся к ней поближе, желая снова почувствовать ее запах, но в этом чертовом лимузине слишком сильно воняло освежителем воздуха и кожей.

– Эй, ты, красавчик! А тебя как зовут? – спросила вдруг Николь, хлопнув Ганса по плечу.

– Братва Гансом кличет, – буркнул он, не оборачиваясь.

– Да мне не кличка твоя нужна, а нормальное имя, – поморщилась Николь.

– Ганс – мое имя, – сообщил он, теперь уже повернувшись всем корпусом, чтобы смерить взглядом наглую тетку.

– А фамилия?

– Миллеры мы, – ответил Ганс с достоинством.

– Что? – не поверила Николь. – Прохоров и Миллер?! А Абрамовича у вас там, в казарме, случайно, нету?

– Да он и правда Миллер, – успокоил ее я. – У них, в Поволжье, целая деревня этих Миллеров. Немецкие переселенцы, еще с матушки Екатерины Великой.

– Охренеть можно, – призналась Николь, переводя обалдевшие глаза с меня на Ганса и обратно.

Мы проехали развеселую, сияющую огнями улицу и встали на перекрестке, пропуская кавалькаду дорогих авто. Закатное солнце пустило последние на сегодня лучи, бликуя ими по лакировке автомобилей, а вокруг, перебивая солнечный свет, бесновалась реклама.

Я сидел в двенадцатидверном лимузине, в машине, которую раньше даже по телевизору не часто видел, в обществе женщины, которая казалась мне воплощением неземной красоты и роскоши, и которую я, простой питерский студент-недоучка, мог, пусть иногда, любить так, как мне хочется, и мы ехали на экскурсию по самым роскошным заведениям Москвы. Ну за что мне такое счастье, хотел бы я знать?

– Ну что, счастье мое, слушай диспозицию на сегодня, – опять сухим, строгим тоном сказала мне Николь.

Я улыбнулся и кавалерийским броском придвинулся к ней сразу на полметра.

– Но-но! – встрепенулась она, испуганно оглаживая платье, будто я уже сорвал его. – Сиди на попе ровно и слушай сюда.

Я сел ровно.

– Тебя зовут Ганс Миллер. Понял? Ганс Миллер. Ты – саратовский бизнесмен. Эй, ты меня слышишь? Повтори, что я сказала!

– Меня зовут Ганс Миллер. Я – саратовский бизнесмен, – послушно повторил я, совершенно не вникая в смысл сказанного.

Ганс опять повернулся к нам и с искренним негодованием закричал:

– Какой же это Ганс Миллер? Где вы таких Миллеров видали? Да с таким чертом ни один Миллер рядом срать не сядет! Да из него Миллер, как из лося велосипед!

– Молчать!! – вдруг рявкнула Николь так, что мы оба вздрогнули.

Да-а, глотка у нее луженая, прям как у нашего комбата. Тот тоже, как нажрется, давай орать на плацу про то, какие мы все дебилы и как отчаянно позорим российскую армию.

– Тебе не пох, кого твой кореш эту неделю изображать будет? – тоном ниже спросила Николь.

Ганс ревниво покосился на меня и тоже тоном ниже ответил:

– Не пох. Фамилию позорить не позволю. Если он у тебя в программе пидором или клоуном каким заявлен, то я возражаю. Никогда Миллеры до этого дела не опускались!

– Бля-я-я, – устало протянула Николь. – Ладно, будешь Гиммлером из Челябинска, сука, – сказала она мне и полезла за сигаретами.

Пока она курила, я примерил на себя эту гнусную фамилию и решил, что такое погоняло мне тоже не нравится.

– Слушай, может, не надо Гиммлера? Гнилая какая-то фамилия… – осторожно начал я, и тогда она взорвалась, как целая бочка с плутонием.

– Охреневшие тупорылые суки! – орала она, надсаживаясь. – Вас ублажают, как фараонов египетских, а вы, твари неблагодарные, морды воротите! А ну быстро сняли костюмы и пошли отсюда нах!..

Я взглянул на ситуацию с этой точки зрения и похолодел. Конечно, костюмы мы бы не сняли, еще чего, но выйти бы из лимузина в итоге пришлось, и куда бы мы пошли, такие красивые?

Да в батальоне не то что комбат, даже Суслик убил бы за такое явление народу – направляясь в казарму, два пидора в шелковых костюмах да в чистых рубашках с запонками топают по плацу, стуча моднючими ботинками.

А там, в казарме, ребята второй бидон чачи приговаривают, и скучно им, сил нет. И вот им развлечение явилось, все в чистом и дорогом. А форма в «Хошимине» осталась, и хрен нас туда пустят без Николь. Да если и пустят, ключ от номера все равно у нее, а если дверь ломать – менты нарисуются…

– Ладно, пусть Миллер.

– Ладно, пусть Гиммлер.

Мы отозвались хором, и Николь ухмыльнулась, победно оглядывая поверженных спорщиков.