99 мир - [4]

– Ничего себе! А ну, парни, пусть потанцует!

Цель стала подвижной, и это раззадорило хулиганов. Суетясь, они стали хватать что ни попадя и бросать в Луку. Но мальчик нашел даже определенное удовольствие в том, чтобы не дать им попасть в себя. Не делая лишних движений, он легко уклонялся от всего, что в него летело.

«Надоело, – подумал Лука-Эск. – Моя очередь». Меткими выверенными бросками он вывел из строя Натуса, сына торговца рыбой, Джамаля, чумазого остолопа с полным отсутствием проблесков интеллекта. Потом дошла очередь до Толстого Пита – булыжник угодил прямо в желеобразный живот, выбивая из легких весь воздух. Пит согнулся и рухнул лицом в лужу.

Лука подкидывал в руке очередной камень, раздумывая, в какую часть тела Карима его бросить. Тот заметался, не зная, то ли бежать, то ли помогать друзьям. В итоге он спрятался за Толстого Пита, вытащив того из воды, как бегемота из болота.

Лука прицелился. Из-за спины Толстого Пита высовывалось плечо Карима, в него он и швырнул. Камушек был небольшой, размером с перепелиное яйцо, но тем точнее вышел бросок. Наглый и задиристый шестнадцатилетний сын трактирщика взвыл как девчонка. Глядя на это, его свора заохала, переглянулась и… побежала!

– Подождите меня! – завопил Карим и помчался за остальными.

Обернувшись, он сорвавшимся голосом прокричал:

– Ты труп, калека! Ты труп!

Лука смотрел ему вслед, чувствуя, как в груди зарождается нечто новое. Это было удовлетворение. Ему нравилось как послушно тело, как быстро бежит кровь по жилам, нравился клекот выплеснутой, по-настоящему выплеснутой ярости. Ведь раньше он мог только беззвучно, чтобы не разбудить маму с сестрой, плакать ночами или скрипеть зубами и вращать глазами. Он не позволял себе истерик, не желая казаться еще слабее, чем был, а потому гнев копился в нем, давным-давно срывая крышу.

Сейчас он дал волю чувствам, и на место заполнявшего все гнева пришло тихое, умиротворенное удовлетворение. Эска позабавило происшествие, но и он чувствовал то же, что и Лука.

Все-таки у них было одно тело.

Тело, которое начало отчаянно болеть. Атрофированные мышцы, казалось, были впали в шок от запредельной нагрузки. Ноги Луки подогнулись, но он сумел не упасть. Шатаясь, мальчик добрался до коляски, поставил ее на колеса и, превозмогая боль, выкатил из лужи. Едва сделав это, он тут же упал на сиденье, принял удобное положение и покатил в сторону дома.

В лачугу он заходил уже на своих ногах. Мать, не заметив его появления, продолжала тереть белье на стиральной доске. С нее ручьями лился пот, но она продолжала стирку так остервенело, будто от этого зависела жизнь ее детей. Хотя так оно и было.

«Срань Хорваца, куда я попал?» – подумал Эск, и та же мысль пришла в голову Луке. Мальчик посмотрел на место, где он прожил последние годы, новыми глазами. Да и с другой высоты, честно говоря, с высоты своего роста.

Единственная комната на всех. На одной половине плохо освещенного помещения все кровати, маленький обеденный столик, сундук со старым барахлом. Вторую половину занимает прачечная – повсюду развешано белье, у стены ютится гладильный стол со старым чугунным утюгом. В углу напротив стирает мать. Мыльная вода в тазу и ведрах на полу уже черна от грязи, и вскоре матери предстоит тащиться за квартал отсюда к общественному колодцу. Никаких рек, озер и прочих естественных водоемов в столице не водилось, и для жителей трущоб единственным источником чистой воды являлись общественные колодцы.

Выжав белье, она слила воду в ведро, поставила таз на место и выпрямилась. Лука заковылял к ней:

– Мама…

Приска подняла голову, заметила стоящего перед ней сына и потеряла сознание, начала оседать, но Лука кинулся к ней, чтобы не дать упасть.

«Силенок-то совсем нет», – заметил Эск, когда, не удержав тело матери, рухнул на мокрый пол.

Аккуратно удерживая женщину, он сел и погладил ее по голове. Приска была очень красива, когда выходила замуж за отца, но последние годы совсем ее подкосили. Лицо осунулось, под глазами набрякли мешки, волосы поредели, а грудь обвисла после рождения Коры. Но она оставалась привлекательной, хотя это было сложно заметить сразу.

– Мама, мам… – тихо шептал Лука. – Мама, очнись!

Он коснулся губами ее лба. Приска открыла глаза. Лука встал сам и помог подняться матери.

– Не приснилось! Не приснилось! – глаза мамы наполнились слезами. – Лука! Сынок!

– Да, мам…

– Но как? – воскликнула женщина.

Лука рассказал ей все, разве что не упомянув, как стал бросать камни в ответ. В его версии событий хулиганы разбежались, стоило ему подняться.

– Чудо! Чудо! – не уставала повторять Приска, целуя и обнимая сына.

Слезы так и лились из ее глаз, она была мокрой от стирки и пота, да и Лука только вылез из лужи. Обнявшись, они долго так стояли: Лука прижимал мать к груди и впервые смотрел на нее сверху вниз. Теперь он видел, как много у нее седых волос.

– Мама, я схожу за водой. А ты пока отдыхай.

– А ты сможешь? – Приска недоверчиво осмотрела сына с головы до ног.

– Я постараюсь. Буду носить по одному ведру, не переживай. Отдыхай, мам.

Лука отвел ее к кровати и усадил, а сам взял полное ведро и, сжав зубы, делая маленькие шажочки, понес из дому, чтобы вылить в канаву грязную воду и принести чистой.