9 жизней Антуана де Сент-Экзюпери - [27]

Из-за возраста и состояния здоровья он был назначен в учебное подразделение военных летчиков. Но это назначение не устраивало его. Он должен участвовать в борьбе всей своей плотью. Потому что, как он написал в письме к другу: «Если я не буду участвовать в войне, морально я стану чувствовать себя очень плохо. Мне многое хочется сказать по поводу этих событий. Но как бойцу, а не как туристу. Это мой единственный шанс подать голос». Ему хотелось защищать цивилизацию, которую он предвещал. Он объяснил в своем радиообращении от 18 октября 1939 года, называвшемся «Пангерманизм и его пропаганда», что это не только борьба за Польшу, это борьба за право на существование, защита всей цивилизации. Это защита человека от морали зверей.

Он делал все возможное, чтобы попасть в боевую часть. Однако между ним и штурвалом боевой машины имелись препятствия, и они были весьма серьезны. Он это знал: его состояние здоровья не позволяло ему получить такое назначение. Медицинская экспертиза сделала вывод, что он не может быть допущен к полетам. А его друзья считали, что было бы более полезно, если бы интеллектуал на службе человечества выжил. Ему предложили должность в CNRS[47], ссылаясь на его многочисленные патенты, но он был против. Он пошел на обед, на котором, как ему стало известно, ему должно было быть сделано это предложение, в сопровождении капитана Макса Желе, и он попросил его помочь ему его отклонить. Он сказал Дидье Дора, директору авиакомпании «Латекоэр», что не хочет выглядеть подлецом или пустым болтуном.

Жан Жироду, комиссар по информации, хотел видеть его рядом с собой в службе пропаганды. Экзюпери отклонил и это предложение. Он никогда не думал об уклонении от своих обязанностей, о возможных привилегиях, которые давало ему положение писателя. Как он пишет в «Планете людей», «человек раскрывается, когда он опрокидывает все предсказания здравого смысла». То есть ни за что на свете он не отказался бы от брошенного вызова. Позже, уже после назначения в авиагруппу 2/33, он написал в «Военном летчике»: «Преимущества, которые дает мне моя писательская деятельность, например, возможность получить разрешение и уйти из группы 2/33, чтобы заняться другой работой, если бы профессия летчика мне разонравилась, – об этом я и думать не могу без отвращения. Это всего лишь свобода не быть. Только выполнение своего долга позволяет человеку стать чем-то». Он должен был жить как настоящий мужчина, сражаясь, чтобы подписаться под своими словами. Конечно, будущее пугало его, но он хотел непосредственно участвовать в создании самого себя.

26 ноября благодаря поддержке генерала Рене Даве и министра авиации Ги Ля Шамбра, при решающем вмешательстве полковника де Витролля, он был назначен в разведывательную группу 2/33, базировавшуюся в Орконте, в Шампани, в непосредственной близости от Сен-Дизье. Однако он отправился туда с тяжелым сердцем. В «Военном летчике», собравшем все его размышления того времени, читаем: «Я уже не вижу собора, в котором живу. Я облачаюсь для служения мертвому богу». Да, он облачался, но это не придавало ему смелости, и он совершенно не чувствовал духа приключений. Конечно, когда-то он пережил немало настоящих и великих приключений – «прокладка почтовых линий, столкновения в Сахаре, Южная Америка. Но война – не настоящий подвиг, война – это суррогат подвига». Он считал, что «война – это болезнь. Как тиф». Если речь шла о подвиге, то это было что-то внутреннее, направленное против самого себя – борьба против своего «волнения», против своего страха. «Тогда, возможно, я наконец-то свыкнусь с самим собой», – думал он. Потому что невозможно бежать от самого себя. В противостоянии событиям он хотел найти себя, стать самим собой. «Дурная литература проповедовала нам бегство. Разумеется, пускаясь в странствия, мы бежим в поисках беспредельности. Но беспредельность нельзя найти. Она созидается в нас самих». То есть он пошел на войну, чтобы созидать это продолжение самого себя.

* * *

Он присоединился к своей части 3 декабря. Поначалу его новые друзья с подозрением относились к его способностям пилота. Они все знали про его возраст, про его несчастные случаи, про его легендарное легкомыслие. Что же касается Сент-Экзюпери, то это назначение ему очень даже подходило, ибо речь шла о разведывательном авиаотряде. Пилоты там так же рисковали, как и пилоты истребителей или бомбардировщиков, но они не обязаны были следовать той логике резни, которую, похоже, уже разделяли обе враждующие стороны. В Орконте он обсновался в главной комнате одной фермы. И он оценил суровые условия жизни, в которых в зимний период требовалось сначала разбить лед, чтобы помыться. Он писал: «Я счастлив разделить всю эту горечь, дискомфорт, холод и сырость, которые и составляют истинную роскошь». Именно ради этих людей, которые теперь его окружали, он и находился на войне. Он обедал с ними, а потом они уступали ему место за единственным столом в доме. И он писал: «Я связан не только со своими товарищами. Через них я связан со всей своей страной. Любовь, если уж она дала росток, пускает корни все глубже и глубже». Именно в такие моменты он лучше всего чувствовал, что защищает исконную цивилизацию, как это будет потом определено в его «Письме заложнику». «И вот теперь вся сила духовной пищи, духовного хлеба, который будет рожден этим полем, находится под угрозой, – говорил он. – Завтра мой фермер, преломляя хлеб, быть может, уже не будет служить той же домашней религии». Связи, создающие людей, находились в опасности, и они сами, составляя лишь «узлы отношений», тоже подвергались смертельному риску.