78 - [167]

Поезд ушел практически у него из-под носа. Саша обреченно встал у края платформы и стал прикидывать, когда лучше прыгнуть на рельсы, чтобы поезд не успел затормозить. Потом вспомнил, что едет в гости, и опять тяжело вздохнул. Платформа постепенно заполнялась людьми. Рядом с Сашей ждали поезда два суворовца, пятеро подростков неопределенного пола, все — в рваных штанах и разноцветных кедах. Сбоку от него стояла жещина с двумя близнецами лет пяти. Мальчик-близнец держал в руке робота-трансформера, девочка — плюшевого серого медведя. Близнецы выясняли, кто сильнее — робот или медведь. Саша вполуха прислушивался к разговору.

«Медведь слопает твоего робота». — «Не слопает. Робот железный, твой медведь сломает зубы и подавится. А робот железный, он никогда не сломается». — «Если его бросить под поезд, сломается». — «Не сломается». — «Сломается». — «Нет, не сломается». — «Нет, сломается».

Саша опять вздохнул и почти сразу взрогнул от отчаянного визга. На рельсы прямо перед ним упал робот-трансформер. Пока Саша с ужасом оглядывался на близнецов, мимо него пролетел серый плюшевый медведь и приземлился метрах в двух от робота. Теперь визжали в два голоса. Мама близнецов, бледная и потрясенная не меньше Саши, пыталась одновременно их ругать и успокаивать. Дети самозабвенно орали. Саша встретился взглядом с женщиной и понял, что ему не отвертеться.

Он присел на корточки и встряхнул близнецов. — Не орите, — сказал он. — Сейчас я их достану, только прекратите выть. — Близнецы прекратили. Саша уселся на пол и спустил ноги с платформы. Посмотрел на табло с часами. До поезда оставалось минуты полторы. В тоннеле было темно. Саша легко спрыгнул между рельсами, стараясь не задеть ни один провод, смутно помня, что контактный рельс где-то сбоку под платформой. Люди на станции притихли и смотрели на него как на сумасшедшего. Саша поднял робота, бросил его мальчику. Сделал два осторожных шага, поднял медведя. В этот момент в начале платформы раздался свист — вдоль желтой ограничительной линии бежала дежурная по станции и не переставая свистела в милицейский свисток. Саша растерянно посмотрел на нее. В животе у него раздалось странное бурчание, что-то заворочалось и зашевелилось. Левой рукой — в правой сжался медведь — Саша полез под свитер и нащупал свисающий на шнуре вибрирующий мобильный. Номер высветился незнакомый.

Саша автоматически нажал на кнопку и сказал «Алло».

«Саша? Саша, это Маша» — сказала трубка. Саша перестал дышать, слышать и соображать. Люди на платформе замахали ему руками и начали широко открывать рты.

«Привет, — сказал он телефону. — Как дела?»

Дежурная стояла уже напротив Саши на платформе и тоже махала ему руками, продолжая, видимо, свистеть. Саша ничего не слышал, кроме машиного голоса в трубке.

«Дела хорошо, — отвечала Маша. — Я тут уезжала на пару недель в командировку. Я только сегодня получила твое письмо, а ты, оказывается, уже уволился».

«Нуууу…» — сказал Саша и услышал свой голос как будто в кинотеатре с долби-стерео. Его «ууууу» длилось слишком долго и шло как будто сразу со всех сторон. Саша переступил с ноги на ногу и растерянно оглянулся. Из тоннеля на него надвигался ослепительный белый свет.

«Саша? — спросила трубка. — Ты меня слушаешь? Я хотела тебе сказать…» Люди на платформе замерли. Поезд несся прямо на Сашу, свирепо скрежеща тормозами. Саша зажмурился и покрепче сжал медведя в кулаке.

«Я тоже тебя люблю», — сказала Маша.

6 Дисков Успех

Гарантирует успех любого предприятия, хорошие доходы и приятную, гармоничную жизнь в мире с собой. При неблагоприятном раскладе появляется опасность зазнаться, всерьез почувствовать себя "избранником небес", со всеми вытекающими непригляными последствиями.

Ольга Эмдин Как теплый дождь

Бессмертие, как у нас принято говорить, в конце концов, вопрос традиции. Как всегда, некоторая неточность только придает законченности bon мot, но к традиции мы, безусловно, относимся серьезно.

Так, в соответствии с нашей традицией, я, очень молодой четырехсотлетний человек, с удовольствием обживался в городе, который выбрал для своего сатурнового цикла.

Этот город я присмотрел для себя уже давно: как предписано, в меру старый, в меру заброшенный — и безмерно прекрасный.

Ни слова о барокко. Ни слова о каштанах, сумерках, мощеных улицах и их именах, дежурном «прошу пана», запахе — то кофе, то шоколада, трамвайном звоне, сирени, — пока не вберу в себя самый строй города, пока не сольюсь с его брамами и кавярнями, пока «прошу пана» не будет точиться из меня сколь учтиво, столь же и надменно, — я не оскорблю визгливыми признаниями этот воздух, этот туман, этот дождь.

Сатурновый цикл надлежало провести, «позволяя измениться изменяемому и укрепляя неизменное». Мы держимся за нашу телесность и не считаем связанные с ней хлопоты высокой ценой за радость, которую она нам приносит — за каждое упругое, эластичное мгновение причастности, за гордость победы. И за горчащий привкус отверженности — оттого что этот прекрасный мир — не наш, и создан не для нас.

А пока я обустраивался в своей квартире. (Смешное слово. В нянькином произношении — «кватира» — оно будет звучать эпически и обозначать нечто очень значительное: Кватира — с большой буквы, sic). Потолки в ней были достаточно высокими, полы — дубовыми, печи, пускай и с газовыми горелками, — кафельными. Я также остался удовлетворен состоянием и благородными очертаниями тяжелых фаянсовых «удобств»; глаз задержался на надписи PANAMA и передал сознанию кириллический образ, с зеркально перевернутым «и», слова «раиама», и оно мне тоже понравилось, как и состояние странной ненапряженности, в котором перещелкивание тумблера при переходе с языка на язык настолько утрачивает свою молниеносность, что его возможно уследить, растянуть, а то и отменить.