7 тайн Древней Руси. Детектив Временных лет - [10]

В приписке, которой Мелхиседек сопроводил таинственные тетради, было указано, что тетради эти принадлежат некоему монаху Вениамину, который «по многим монастырям и домам ездя, немало книг русских и польских собрал». Архимандрит просил поскорее послать тетради назад.

Текст, который содержался в тетрадях Вениамина, был переписан, по мнению Татищева, в недавнее время («письмо новое, но худое, склад [т. е. язык текста. – М.С .] старый, смешанный с новым, но самой простой, и наречие новогородское»). Татищев выбрал из тетрадей то, чего не было «у Нестора», то есть в «Повести временных лет» и добавил в свою «Историю».

Переписчик тетрадей (монах Вениамин? архимандрит Мелхиседек? сам Татищев?) в начале повествования написал: «О князех русских старобытных Нестор монах не добре сведом бе, что ся деяло у нас в Новеграде, а святитель Иоаким, добре сведомый, написа…» – и далее следовал текст, якобы принадлежащий Иоакиму Корсунянину, первому архиепископу Новгорода, современнику Владимира Святого. Итак, переписчик доставшейся Татищеву «летописи» пытается с помощью записок Иоакима поправить Нестора.

Сразу заметим, что указание на неосведомленность Нестора могло появиться только в то время, когда появилось представление о Несторе как об авторе «Повести временных лет», то есть не ранее середины XVII века – именно тогда появилось вымышленное житие Нестора.

О чем же повествует летопись Иоакима? В начале ее пересказываются легенды о переселении славян с Дуная, упоминается князь Славен, основатель города Славенска (т. е. перед нами явное влияние уже известного нам «Сказания о Словене и Русе»).

Дальним потомком Славена был воинственный князь Буривой, который успешно сражался с варягами, а потом был побежден где-то в Бярмии на реке Кумени. Он устроился в городе Бярмы, который находился на острове и был хорошо укреплен.

...

«Людие же терпяху тугу великую от варяг, пославше к Буривою, испросиша у него сына Гостомысла, да княжит в Велице граде. И егда Гостомысл приа власть, абие варяги бывшия овы изби, овы изгна, и дань варягом отрече, и шед на ня, победи… Сеи Гостомысл бе муж елико храбр, толико мудр, всем соседом своим страшный, а людем его любим расправы ради и правосудиа…»

О призвании Рюрика в «Иоакимовской летописи» рассказано примерно так же, как и в других наших исторических легендах. Новшество одно – Рюрик (а за ним отправляются опять же к варягам!) вроде бы внук Гостомысла. Как и его могущественный дед, Рюрик «прилежа о росправе земли и правосудии». Из «летописи» известны и некоторые подробности личной жизни Рюрика – у него было несколько жен, из которых он больше всех любил некую Ефанду, дочь «князя урманского».

Некоторые ученые отождествляют Гостомысла русских источников с князем ободритов по имени Густимусл (имя Гостомысл в немецкой огласовке), который упоминается в некоторых восточнофранкских исторических сочинениях IX–X веков – например, в Ксантенских анналах.

Но не только Гостомыслом знаменита Иоакимовская летопись. Она излагает многие подробности русской истории и более позднего времени – вплоть до крещения Новгорода при Владимире Святом. Подробности эти появляются на тех местах, где «Повесть временных лет» молчит или ограничивается краткими обмолвками. Например, в «Повести» нет никаких подробных описаний в княжении Ярополка Святославича – и такие описания появляются в Иоакимовской летописи: «Ярополк же бе муж кроткий и милостивый ко всем, любляше христиан и асче сам не крстися народа ради, но никому же претяше…» Напротив, те события, которые в «Повести временных лет» описаны достаточно подробно (например, история мести княгини Ольги древлянам), внимания составителя «летописи» не привлекли.

Но посмотрим, что сталось далее с тетрадями Вениамина. Татищев посчитал, что тетради были списаны специально для него (и думаем, что он вполне мог быть прав – они, возможно, были не просто «списаны», но и написаны именно для него!). Он отправил тетради назад и написал письмо в обитель, из которой происходила «летопись», прося прислать книгу-оригинал, но из монастыря пришло лишь сообщение о смерти Мелхиседека Борщова. «Пожитки его разсточены, иные указом от Синода запечатаны», – вот что узнал Татищев о книжных сокровищах Бизюкова монастыря. Не нашли и монаха Вениамина….

Поскольку сама «летопись» дошла до нас только в цитатах Татищева, проверить ее подлинность уже не удастся. Впрочем, нельзя исключать того, что будет найден новый список этой «летописи» или близкой к ней – наши поздние летописи и вообще исторические сочинения изучены еще довольно слабо.

Не вдаваясь в сложные аргументы в пользу подлинности или, наоборот, поддельности Иоакимовской летописи, ограничимся следующими фактами.

Язык «летописи», как признавал и сам Татищев, не является древним, многие слова стоят в форме XVII века, многих слов и вовсе не было в древнерусском языке. Некоторые свидетельства (например, рассказ о князе Славене или рассказ о смерти потомков Гостомысла еще при его жизни) выдают знакомство автора текста со «Сказанием о Словене и Русе» – самой популярной исторической легендой XVII столетия. Имена новгородцев X века, которые упоминаются в рассказе о крещении Новгорода, не имеют аналогий в летописях и носят явную печать стилизации (волхв по прозвищу Соловей, новгородский тысяцкий [7] Угоняй, посадник Воробей и т. п.). Все это указывает на то, что «летопись», скорее всего, написана на рубеже XVII–XVIII вв. – в ней отразились именно те представления о начальной истории Руси, которые были тогда распространены среди образованных книжников.